Михаил Ишков - Супервольф

— Ты не любишь жену?

— Она спасла мне жизнь. Мы сошлись в лагере, еще при кукурузнике, когда советская власть решила проявить гуманность и начала выпускать на волю забеременевших женщин. Тетки из соседней зоны бегали к колючей проволоке, отделявшей их от мужских бараков, и звали мужиков, чтобы поскорее забрюхатеть. Так и мы познакомились — не поверишь, через колючую проволоку, стоя. Слова друг другу не сказали. Это после она сказала, что будет ждать меня. Я заболел в лагере, она взяла меня, выходила. С женой мне повезло, с тех пор мы не расстаемся. Девочек обожаю, исключительные умняшки. Я учу их немецкому и ты знаешь — болтают почти свободно. Ты считаешь, это нормально?

Я не сразу ответил.

— Не знаю, Вилли. Если девочки здоровые, то слава Богу.

— Ты сам-то как?

Что я мог ответить? Вайскруфт был единственный человек на земле, которому я бы отважился поведать подлинную историю своей жизни, только что я, подписавший столько обязательств о неразглашении, мог сказать ему?

Я сообщил общеизвестное.

— Всю войну выступал по лазаретам, госпиталям, в гарнизонах, перед рабочими и служащими. Объехал всю страну, купил красным два самолета — один в сорок втором, другой в сорок четвертом. В том же году женился. Аида заботилась обо мне, в шестьдесят первом ее не стало. Теперь вдовею. Вот, в общем, и все.

— Скупо. Ты ни словом не обмолвился, почему хромаешь?

— Доблестные чекисты постарались. Я не сразу дался, сумел отстоять голову, руки, легкие, даже зубы, но спасти ногу не удалось. Главное, мне удалось отстоять будущее.

— Странно. Во время войны ко мне попали данные, будто бы ты, Вольфи, встречался со Сталиным?

— Зачем тебе это, Вилли?

Он надолго, как умеет только крокодил, задумался, потом согласился.

— Действительно, зачем?

После паузы я спросил.

— В Германию не собираешься?

Вайскруфт рассмеялся.

— Со всем кагалом? Что я там не видал, в Германии?! Там у меня никого нет, а начинать все заново, да еще клеймом СС?.. — он махнул рукой, затем, заметно оживившись, поделился. — Ты не поверишь, у меня здесь все есть. В полном смысле слова. Я обжираюсь икрой, соленой семгой, оленьими языками. Это не главное, но, понимаешь, приятно.

— Согласен.

— У меня есть новенькая «волга». Нет только ма-аленького пустяка, о котором даже упоминать смешно…

— Давай выкладывай.

— Такая махонькая несуразица, а вот покоя от нее нет. Я не могу поехать на «волге» куда захочу. Дело не в запрете на посещение больших городов, просто я не могу выехать за пределы республики.

— Почему?

— Потому что отсюда нет автомобильных дорог. Чтобы отправиться на материк, машину надо загнать на железнодорожную платформу и встретить в Котласе. На обратном пути та же операция.

Он помолчал, затем продолжил.

— Я, конечно, могу вырваться отсюда — на поезде, на самолете. А если я хочу на машине? Вот от какой мысли меня тошнит — если не могу на автомобиле, зачем мне этот Крым, Кавказ, Германия? Ты знаешь меня и должен понять.

— Я тебя понимаю. Очень хорошо понимаю. Со мной такое часто случалось.

— Чем сейчас занимаешься?

— По-прежнему езжу по стране, выступаю с психологическими опытами.

— Я не о том. От кого теперь бегаешь?

— Теперь ни от кого. Теперь Мессинг сам превратился в охотника. Знаешь, кого я ловлю? Не поверишь — научных работников! То партбюро начнет борьбу с оккультизмом «наихудшего толка», и в худсовете сразу начинают требовать от Мессинга разрешения от Академии Наук, то какому-нибудь высокопоставленному аппаратчику придет в голову обязать науку заняться «феноменом Мессинга» и выявить его «материальную основу». В таких случаях научные работники от меня врассыпную. И смех, и грех! Всерьез заниматься мной никто не желает. Всем ясно, что на мне в академики не выбьешься, следовательно, Мессинг либо не существует, либо он шарлатан. Правда, диагнозами, которые я иной раз выдаю высокопоставленным пациентам, кандидаты, доктора и академики с членкорами пользуются охотно. Этим и спасаюсь. Меня обижают, но редко.

— Это хорошо, что редко, — согласился Вилли. — Что дальше, Вольфи?

— Дальше? — удивился я. — Разве ты не знаешь? Дальше — будущее.

Цадик — в иудаизме праведник; особенно почитание цадиков распространено в хасидизме, одной из ветвей иудаизма.

Гура Калевария (Гора Кальвария) — городок в Варшавском воеводстве (до 1999 г.), примерно в 40 км к югу от Варшавы.

Это местечко когда-то считалось святым, его даже называли Новым Иерусалимом. В семнадцатом веке там было пять монастырей и шесть костелов с росписями на темы скорбного пути Христа. Постепенно зажиточные христиане переселились в Варшаву, а на их место пришли бедные евреи хасидского толка. Скоро Новый Иерусалим превратился в Гуру Калеварию, а самым почетным и богатым человеком стал местный цадик. До Второй мировой войны центр восточно-европейского хасидства.

Психомоторные реакции — реакции тела и сознания, возникающие в результате субъективного осознанного и/или неосознаваемого анализа информации об окружающей действительности.

Талмуд — Многотомный свод еврейской религиозной литературы, сложившийся с II в. до н. э. по VI в. н. э… Известен также как Устное Учение или Устный Закон. В его основе лежит комментарий Танаха (Ветхого Завета), в особенности его первой части — Пятикнижия, или Торы. Кроме законодательных текстов, называемых Галаха, Талмуд включает большое количество сказочных и мифологических сюжетов, народных поверий, исторических, медицинских, магических, кулинарных текстов, случаев и анекдотов. Все это называется Агада.

Хедер (буквально «комната») — еврейская религиозная начальная школа. Впервые упоминается в 13 в.

Смотрящий от органов — Михаил Александрович Михалков, младший брат известного детского поэта Сергея Владимировича Михалкова.

Драгунштрассе (Драгонерштрассе) располагалась в восточной части Берлина неподалеку от площади Бюлова, ныне площадь Розы Люксембург.

Как автор я обязан обратить внимание читателей на эпизод с Лорой Шмидт, так как в нем присутствует грубейшая логическая ошибка: с одной стороны, наш герой не «слышит» мысли Эрнестины, с другой — он выдает их целым потоком. К сожалению добиться каких-либо разъяснений от Вольфа Григорьевича мне не удалось. С высоты многоэтажного дома мэтр настоял, чтобы рассказ был сохранен именно в том виде, в каком он внушил его мне. При этом он обмолвился, что в этой нелогичности, необъяснимости ощущений и состоит неразгаданная тайна телепатического прослушивания эфира, сводившая с ума многих, одаренных ясновидением.