Дафна дю Морье - Ганимед

Он пожал плечами.

— Во время сезона не так плохо, — сказал он, — но сезон закончился. Еще две недели, и все уедут.

— И что ты будешь делать?

Он снова пожал плечами.

— Придется искать работу где-нибудь в другом месте. Может быть, поеду в Рим. В Риме у меня есть друзья.

Мне не понравилась эта мысль, он в Риме — такой ребенок в таком городе. Кроме того, что это за друзья?

— Чем бы ты хотел заняться? — поинтересовался я.

Он закусил губы и на какое-то мгновение погрустнел.

— Я бы хотел поехать в Лондон, — сказал он. — Я бы хотел поступить на работу в один из ваших отелей. Но это невозможно. У меня нет друзей в Лондоне.

Я подумал о моем непосредственном начальнике, который помимо всего прочего был директором отеля «Маджестик» в Парк-лейн.

— Это можно было бы устроить, — сказал я, — использовав некоторые связи.

Он улыбнулся и сделал забавный жест обеими руками.

— Все просто, если знаешь, как это сделать, а если не знаешь, то лучше… — Он чмокнул губами и поднял глаза. Выражение его лица означало поражение. Забудьте об этом.

— Что ж, посмотрим, — сказал я. — У меня есть влиятельные друзья.

Он не сделал ни малейшей попытки ухватиться за мое предложение.

— Вы очень добры ко мне, signore, — пробормотал он, — очень добры.

В этот момент оркестр перестал играть, и толпа зааплодировала. Он хлопал вместе со всеми, проявляя при этом поразительную снисходительность.

— Браво… браво… — сказал он.

Я едва сдерживал слезы.

Когда несколько позднее я расплачивался по счету, у меня возникли некоторые сомнения, стоит ли давать ему чаевые больше принятого, а что, если он обидится, оскорбится. Кроме всего прочего, я вовсе не хотел, чтобы он смотрел на меня как на обыкновенного туриста, обыкновенного клиента. Наши взаимоотношения были гораздо более глубокими.

— Твоей матери и твоей сестренке, — сказал я, кладя ему в руку пятьсот лир и видя очами души своей, как они втроем чуть не на цыпочках идут к мессе в Сан-Марко: массивная мать, Ганимед в черной воскресной одежде и маленькая сестренка под вуалью, словно ведомая на первое причастие.

— Спасибо, спасибо, signore, — сказал он и добавил: — A domani. [10] До завтра (ит.).

— A domani, — словно эхо повторил я, тронутый тем, что он уже предвкушает следующую встречу. Что же до мерзавца в белом макинтоше, то он уже кормит собой рыб Адриатики.

На следующее утро меня ожидало подлинное потрясение. Мне позвонил портье и спросил, не освобожу ли я номер к полудню. Я не знал, что он имеет в виду. Номер был снят на две недели. Портье буквально рассыпался в извинениях. Произошло недоразумение, сказал он, номер был предварительно снят на несколько недель, и он полагает, что туристический агент поставил меня об этом в известность. Очень хорошо, сказал я, окончательно выходя из себя, переселите меня в другой номер. Он принес тысячу сожалений. Отель переполнен. Но он может порекомендовать очень удобную маленькую квартиру, которой руководство отеля пользуется в качестве запасного варианта. Дополнительной платы не потребуется. Завтрак мне будут подавать в то же время, и у меня даже будет собственная ванная.

— Все это крайне неудобно, — раздраженно сказал я, — у меня все вещи распакованы.

Снова тысяча извинений. Носильщик перенесет мой багаж. Мне не придется пошевелить ни рукой, ни ногой. В конце концов я согласился на новое помещение, но, разумеется, и речи не могло быть, чтобы кто-то кроме меня прикасался к моим вещам. Затем я спустился и увидел, что внизу меня ожидает принц Хол с тележкой для моих вещей. Я был в прескверном расположении духа и настроен с одного взгляда отказаться от предлагаемой мне квартиры и потребовать другую.

Мы шли по берегу лагуны. Принц Хол катил тележку с багажом, я шагал рядом с ним, время от времени натыкаясь на гуляющих и проклиная туристического агента, который, скорее всего, и устроил всю эту путаницу с номером в отеле.

Однако, когда мы прибыли на место, я был вынужден сменить тон. Принц Хол вошел в дом с приятным, даже красивым фасадом и просторной, безупречно чистой лестницей. Лифта не было, и он понес мой багаж на плече. Он остановился на втором этаже, достал ключ, вставил его в замочную скважину и открыл дверь.

— Пожалуйста, входите, — сказал он.

Это было очаровательное помещение, когда-то оно, должно быть, представляло собой салон частного palazzo. Окна и ставни, не в пример окнам в отеле «Байрон», были широко раскрыты и выходили на балкон, с которого, к моему восторгу, открывался вид на Большой канал. О лучшем месте я не мог и мечтать.

— Вы уверены, — спросил я, — что эта квартира стоит столько же, сколько комната в отеле?

Принц Хол уставился на меня. Он явно не понял моего вопроса.

— Что? — спросил он.

Я оставил эту тему. В конце концов, портье в отеле сказал именно так. Я огляделся. Одна из дверей вела в ванную комнату. Даже цветы стояли рядом с моей кроватью.

— Как я буду завтракать? — спросил я.

Принц Хол показал рукой на телефон.

— Вы позвонить, — сказал он, — внизу ответить. Они принести. — Затем он протянул мне ключ.

Когда он ушел, я еще раз вышел на балкон. На канале кипела жизнь. Подо мной была вся Венеция. Катера и vaporetti меня не беспокоили, я чувствовал, что вечно меняющаяся оживленная сцена мне никогда не наскучит. Если я захочу, то, сидя здесь, могу в праздности проводить целые дни. Мне невероятно повезло. Во второй раз за три дня я распаковал вещи, но теперь не как постоялец комнаты на четвертом этаже отеля «Байрон», а как господин и хозяин своего собственного крошечного palazzo. Я чувствовал себя королем. Колокол большой колокольни пробил полдень, и поскольку я рано позавтракал, то был в настроении выпить кофе. Я взял трубку. В ответ услышал гудок, затем щелчок. Чей-то голос сказал:

— Да?

— Cafe complet, [11] Двойной кофе (фр.). — заказал я.

— Сию ми-инуту, — ответил голос. Неужели… возможно ли… этот слишком хорошо знакомый американский акцент?

Я пошел в ванную вымыть руки, и, когда вернулся, в дверь постучали. Я крикнул: «Avanti». [12] Войдите (ит.). На человеке, который нес поднос, не было белого макинтоша и фетровой шляпы. Светло-серый костюм тщательно отутюжен. Ужасные замшевые туфли желтого цвета. На лбу кусочек пластыря.

— Что я вам говорил? — сказал он. — Я все-о устроил. Очень мило. Очень о'кей.

Он поставил поднос на стол у окна и широким жестом показал на балкон и Большой канал.

— Сэр Джонсон про-оводил здесь целый день, — сказал он. — Целый день он лежал на балконе со своим, как вы его называете?

Он поднял руки, словно поднося к глазам бинокль, и покачался из стороны в сторону. Улыбка вновь обнажила зубы с золотыми коронками.