Фабио Воло - Моё большое маленькое Я

Федерико говорил о вполне ясных, определенных вещах: речь шла не о том, оставаться мне с Франческой или нет, начинать писать книгу или не писать ее вовсе. Мысль его была намного глубже. От меня ждали мужественного поступка. Но я тогда был беззащитен и раним, легкий порыв ветра казался мне болезненным ударом. Я был слишком слаб. А слабость — это не что иное, как отсутствие внутренней гармонии. Я действительно потерял всякую гармоническую связь с жизнью.

В глубине души я знал, почему не написал свою книгу. Мне никогда не хватало смелости сесть за работу. Виной тому были не лень и даже не страх перед мнением посторонних. Настоящая причина была совсем в другом. До тех пор пока я не написал книгу, я мог чувствовать себя крупным писателем. Моя мечта была в шаге от меня, это был мой запасный выход, моя утопическая альтернатива. Но если бы я написал ее и понял, что я бездарный писатель, моя мечта бесследно испарилась бы.

Мы вышли из ресторана, но не спешили вернуться в гостиницу: нам захотелось побродить по улицам, мы ждали, когда из нас выветрится вино и лимонная настойка.

В двухместном номере мы устроились так же, как бывало, когда я оставался ночевать у него дома: я выбрал себе постель справа от него, а он слева от меня. Я машинально включил телевизор. Мы обратили внимание, что двенадцатый канал был закодирован: чтобы посмотреть его, требовалось набрать номер комнаты. Это оказался порноканал. Но при переключении с одиннадцатого канала на двенадцатый на пару секунд появлялись кадры из порнофильма. На экране блондинка с длинными прямыми волосами страстно присосалась к мужчине.

— Кто захочет слить даром, тот должен не выпускать пульт из другой руки и все время перескакивать с канала на канал, — сказал со смехом Федерико.

— Или включить двенадцатый канал и мастурбировать с закрытыми глазами, а перед финалом переключиться на одиннадцатый.

Ни один из двух вариантов нас не привлекал. Мы выключили телевизор, а потом погасили свет.

Уже в темноте я попросил Федерико объяснить мне, о какой истории про дикобразов он упоминал в разговоре.

— Говорят о дикобразах Шопенгауэра в том смысле, что он написал эту историю, или он на самом деле держал дикобразов?

— Нет, он написал притчу о дикобразах. Сюжет такой. В холодную ночь несколько дикобразов тесно прижались друг к другу, чтобы согреться своим теплом. Вначале им было хорошо, но потом каждый начал ощущать боль от уколов игл своих соседей, и тогда им пришлось раздвинуться, чтобы избавиться от боли. Затем холод вновь заставил их сгрудиться, но боль снова вынудила разойтись, так что дикобразы, преследуемые двумя бедами, постоянно метались… Наши привычки, манера поведения, потребности и недостатки становятся нашими иглами, и у каждого они свои. Однако некоторые дикобразы способны самостоятельно вырабатывать достаточное количество внутреннего тепла. Такие особи способны держаться на нужном расстоянии от других дикобразов или вообще могут без них обойтись.

Утром Федерико позвонил служащему порта.

— Алло, это Федерико, — сказал он, — мы уже приехали, скажите, к какому выходу нам надо подойти. Извините, плохо слышно, я перезвоню вам, у меня в трубке какой-то металлический звук, видимо, что-то с телефоном…

Служащий порта пояснил:

— Нет, это не телефон, это я, это мой голос. Мне делали трахеотомию… Итак, я жду вас у одиннадцатого входа, так вам проще добраться, — добавил он. — Хорошо, вы поняли меня? Одиннадцатый вход.

— Хорошо, — ответил Федерико, — до встречи.

Мы приехали в порт и встретились с синьором Томмазо. Нас сразу же поразил его вид: казалось, что перед нами стоял, возможно, самый некрасивый человек на свете. Он был настолько безобразен, что мы не могли определить его возраст.

Однако он оказался довольно приятным человеком, за исключением случая, когда попытался иронизировать по поводу своей болезни.

— Я родился под знаком Рака, вот и подцепил рак.

Мы вынужденно улыбнулись.

В первой половине дня мы уже закончили работу. Контейнер был готов к транспортировке.

На обратном пути я попытался вернуться к вечернему разговору. Я хотел спросить у Федерико, что мне надо делать, каким, по его теории, должен стать мой первый шаг. И едва я задал свой вопрос, как почувствовал, что навожу скуку даже на самого себя. Федерико действительно заговорил о другом. Он сказал, что, по его мнению, совсем не обязательно бросать дом и мотаться по миру. Я спокойно могу оставаться на своем месте, только мне надо перестать жить на автопилоте.

Когда мы приехали домой, я в тот же вечер пошел к Франческе, чтобы поговорить с ней о наших отношениях. Мы оба понимали, что наши чувства стали угасать. Мы старались быть искренними, и она, и я сознавали, что наполнявшая нас страстная любовь куда-то исчезла. Я повторил Франческе то же самое, что раньше говорил Федерико. В конце разговора мы решили прервать наши отношения, не затягивать их и не ждать, когда между нами вспыхнет ненависть.

И я, и Франческа много раз говорили друг другу «я тебя люблю» и другие сопровождающие близкие отношения слова. Но самое нелепое было в том, что нам настолько хотелось верить в это, что в конце концов мы поверили в наши чувства. И не важно, что наши заверения в любви не соответствовали действительности, зато они были искренними. Мы на самом деле в них верили. Мы оба не могли понять, почему все наши увлечения всегда заканчиваются таким печальным образом.

Каждый мужчина и каждая женщина, перед тем как завязать совместные отношения, должны доказать друг другу, что они прежде всего любят самих себя. Если ты сам себя не любишь, то почему я должен тебя любить? Когда человек любит самого себя, он с большим вниманием относится и к тому, с кем собирается вступить в близкие отношения. Это означает, что он его высоко ценит и уважает. Тот, кто себя не любит, может отдаться первому встречному. Любовь к себе становится мостом, который можно перекинуть к другому человеку. Мы же не смогли предложить друг другу даже этого чувства.

Я не раз привязывался к женщинам, а потом с ними расставался. У многих девушек я требовал доказательств их любви, подвергал их бесконечным дурацким испытаниям. Их поступки служили мне гарантией глубины их чувства. Я рос без матери, мне была нужна беспредельная любовь. Когда же девушка доказывала мне свою любовь и привязанность — даже если я вел себя по отношению к ней как порядочное дерьмо, — мой интерес к ней ослабевал, и я бросал ее. Но, даже расставшись с девушкой, я старался поддерживать с ней дружеские отношения. Я хотел, чтобы она видела во мне близкого ей человека, которому она могла бы доверить свои тайны. Иногда случалось, что я никак не мог решить, стоит ли мне сразу порвать отношения с девушкой или продолжить их, и тогда во время размолвки или ссоры во мне звучали два разных голоса. Один голос говорил мне: «Прекрати, неужели ты не понимаешь, что мучаешь ее, скажи ей что-нибудь ласковое, переверни ситуацию. Поцелуй ее, попроси прощения, и тогда увидишь на ее лице чудесную улыбку сквозь слезы. Я знаю, ты больше не хочешь поддерживать с ней отношения, но ты не можешь видеть, как она плачет, не выносишь ее слез, так что о разрыве поговоришь потом». Другой же голос убеждал меня: «Уходи, это как раз та минута, когда ты можешь порвать с ней, ты уже на грани разрыва, так сделай последний шаг. Конечно, ты причинишь ей боль, но ее боль скоро пройдет, не мучь ее, не дли бесконечно эту тягостную ситуацию. Нанеси ей последний удар, освободи ее, не будь эгоистом, не удерживай ее при себе, ведь ты ее больше не любишь. Очнись, вглядись в нее, будь честен с самим собой, она же вызывает у тебя жалость, а женщина, которая пробуждает жалость, не может быть желанной. В конце концов, она сама виновата, ты никогда не стал бы так себя вести!»