Хулио Кортасар - Жизнь хронопов и фамов

Однажды фам плясал как стояк, так и коровяк напротив магазина, набитого хронопами и надейками. Не в пример хронопам надейки тут же вышли из себя, ибо неусыпно следят за тем, чтобы фамы не плясали стояк и тем более коровяк, а плясали бы надею, известную и надейкам и хронопам.

Фамы нарочно располагаются перед магазинами, вот и на этот раз фам плясал как стояк, так и коровяк, чтобы досадить надейкам. Одна из надеек спустила на пол свою рыбу-флейту (надейки, подобно Морскому Царю, никогда не расстаются с рыбами-флейтами) и выбежала отчитать фама, выкрикивая на ходу:

– Фам, давай не пляши стояк и тем более коровяк перед этим магазином.

Фам же продолжал плясать и еще стал смеяться.

Надейка кликнула подруг, а хронопы расположились вокруг – поглядеть, что будет.

– Фам, – сказали надейки, – давай не пляши стояк и тем более коровяк перед этим магазином.

Но фам продолжал плясать и смеяться, чтобы побольше насолить надейкам.

Тогда надейки на фама набросились и его попортили.

Они оставили его на мостовой возле фонарного столба, и фам стоял, весь в крови и печали.

Через некоторое время хронопы, эти зеленые и влажные фитюльки, тайком приблизились к нему. Они обступили фама и стали его жалеть, хрумкая:

– Хроноп-хроноп-хроноп…

И фам их понимал, и его одиночество было не таким горьким.

Фамы поют повсюду,

Фамы поют и колышутся:

Фамы пляшут в гостиной при фонариках и занавесках, пляшут и распевают:

Стражники с площади! Как это вы позволяете фамам свободно разгуливать, петь и плясать, – этим фамам, распевающим коровяк, стояк, пляшущим стояк, надею, стояк, – да как они смеют!

Если бы, скажем, хронопы (эти зеленые, влажные и щетинистые фитюльки) бродили по улицам, этих бы можно было спровадить приветствием: «Здрасте-мордасти, хронопы, хронопы!»

Но фамы!

Встреча хронопа и фама на распродаже в магазине «Ла Мондиале».

– Здрасте-мордасти, хроноп, хроноп!

– Здравствуйте, фам! Стояк, коровяк, надея.

– Хроноп, хроноп?

– Хроноп, хроноп.

– Нитку?

– Две. Одну синюю.

Фам уважает хронопа. И поэтому никогда не заговорит, если можно обойтись без слов, так как боится за хронопа: чего доброго, бдительные надейки, эти поблескивающие микробы, которые вечно кружат в воздухе, проникнут в доброе сердце хронопа из-за того, что тот лишний раз раскроет рот.

– На улице дождь, – говорит хроноп. – Обложной.

– Не бойтесь, отвечает фам. – Мы поедем в моем автомобиле. Чтобы не замочить нитки.

И сверлит глазами воздух, но не видит ни одной надейки и облегченный вздох. Ему нравится наблюдать за волнующей радостью хронопа, как он прижимает к груди обе нитки (одна синяя), с нетерпением ожидая, когда фам пригласит его в свой автомобиль.

На выходе из Луна-парка хроноп замечает, что его часы отстают, что часы отстают, что часы!.. Хроноп огорчен, он смотрит на толпу фамов, текущую вверх по Корьентес в 11.20, а для него, зеленой и влажной фитюльки, – еще только 11.15. Хроноп размышляет: «Поздно. Правда, для фамов еще позже, чем для меня, – для фамов на пять минут позже, и домой они возвратятся позже, и в постель лягут позже. Но в моих часах меньше жизни, меньше дома, меньше постели, я несчастный и влажный хроноп!»

И, сидя за чашечкой кофе в «Ричмонде», он кропит сухой хлебец своей натуральной слезой.

Во время путешествий, когда фамам приходится заночевать в чужом городе, они поступают следующим образом. Один из фамов отправляется в гостиницу, где с превеликой осторожностью наводит справки о ценах, качестве простынь и цвете ковров. Другой спешит в комиссариат полиции и составляет акт о движимом и недвижимом имуществе всех троих, а также опись содержимого чемоданов. Третий фам отправляется прямиком в местную больницу, где заносит в блокнот расписание дежурства врачей разных специальностей.

Покончив с хлопотами, путешественники собираются на главной площади города, обмениваются наблюдениями и заходят в кафе выпить аперитиву. Но сначала они берутся за руки и водят хоровод. Этот танец известен под названием «Фамская радость».

Когда путешествовать отправляются хронопы, все отели переполнены, поезда уже ушли, дождь как из ведра, а таксисты сперва не берутся везти, а после заламывают безбожную цену. Но хронопы не унывают, так как твердо убеждены, что подобное происходит со всеми, и, когда наступает пора спать, говорят друг дружке: «Дивный город, ах, что за город!» Всю ночь им снится, будто в городе большой праздник и будто они приглашены. Наутро они просыпаются в прекрасном настроении, и вот таким манером хронопы и путешествуют.

Оседлые надейки довольствуются тем, что позволяют путешествовать по себе вещам и людям, напоминая статуи, на которые во что бы то ни стало надо пойти поглядеть, потому что сами-то они не придут!

Чтобы сохранить свои воспоминания, фамы обычно бальзамируют их: уложив воспоминанию волосы и характерные признаки, они пеленают его с ног до головы в черное покрывало и прислоняют к стене в гостиной с этикеткой, на которой значится: «Прогулка в Кильмес» или «Фрэнк Синатра».

У хронопов не так: эти рассеянные мягкие существа позволяют воспоминаниям носиться с веселыми криками по всему дому, и те бегают между ними, а когда одно из них запутается в ногах, его нежно гладят, приговаривая: «Смотри не ушибись» или «Осторожней на лестнице». Поэтому в доме у фамов порядок и тишина, в то время как у хронопов все вверх дном и постоянно хлопают двери. Соседи вечно жалуются на хронопов, а фамы, сочувственно кивая, спешат домой, чтобы посмотреть, все ли этикетки на месте.

У одного фама были стенные часы, которые он каждую неделю заводит с ПРЕВЕЛИКОЙ ОСТОРОЖНОСТЬЮ. Проходивший мимо хроноп, увидев это, рассмеялся, отправился домой и соорудил себе часы из артишока, или по-латыни «cynara scolymus», как еще можно и должно его называть.

Часы-артишок этого хронопа являются весьма своеобразным артишоком, черенок которого воткнут в отверстие в стене. Бесчисленные лепестки капустообразного цветка отмечают, который теперь час, а также и все другие часы, так что хронопу стоит оторвать один лепесток, и он уже знает, который час. Так как он отрывает их слева направо, каждый лепесток показывает точное время, а на следующий день хроноп начинает отрывать лепестки по новому кругу. У самой сердцевины время уже не может измеряться, но хроноп получает огромное удовольствие от фиолетового цветочного зародыша: приправив его маслом, уксусом и солью, он съедает его и вставляет в отверстие новые часы.