Хэнк Муди - Бог ненавидит нас всех

— Где Карлос? — спрашивает он меня, закончив телефонные переговоры.

Карлос — мой предшественник, тот самый парень, который прямо на моих глазах звезданул «Моторолу» об стену там на лестнице.

— Я — новый Карлос, — говорю я.

— Новый Карлос, — хихикает он, повторяя мои слова. — Звучит как «Новая кока» [7] New Coke — выпущенная на рынок в 1985 г. кока-кола измененной рецептуры; несмотря на массивную рекламную кампанию, продавалась очень плохо. . Ладно, будем надеться, что ты дольше продержишься. Ты, кстати, не похож на наркокурьера.

— Занятное дело. Мне это все говорят.

— У нас с Карлосом были кое-какие договоренности, вот и все. Договоренность первая: чуть-чуть бабла сверх положенного за короткую поездку вверх и вниз на лифте. — Он отслюнявливает от большой пачки денег две стодолларовые купюры и протягивает их мне. — Надеюсь, ты не против?

— Надеюсь, что нет, — отвечаю я и ловлю себя на том, что все время непроизвольно посматриваю на птичью клетку.

— Эта штука называется испаритель, — поясняет Дэнни, поймав мой взгляд. — Двоюродный брат прислал из Лос-Анджелеса. Такой вроде аксессуар для здорового питания. Никаких смол, никакой гадости, один чистый ТГК [8] ТГК — тетрагидроканнабинол, психоактивное вещество, содержащееся в марихуане. . Жаль только, греется долго.

Дэнни достает пачку «Вэнтеджа» и, щелкнув ею пару раз по ладони, так, чтобы наполовину выбить несколько сигарет, протягивает их мне. Я мотаю головой. Пейджер у меня на поясе вновь оживает.

— Мне, вообще-то, пора.

— Бедный Дедушка Мороз, все время работа, ни минуты покоя. Но раз уж ты пока здесь, дай я тебя еще кое-чем загружу. У нас с Карлосом был еще один уговор. Понимаешь, эти убогие четвертушки — милое дело для офиса, — говорит он, показывая на пакетик, который я положил перед ним на стол. — Но на выходных мне нужно оттянуться по-настоящему — а значит, и травы нужно побольше. Только не говори, что так не положено, я и без тебя знаю, что тебя проинструктировали: больше четверга зараз одному покупателю не приносить.

Он абсолютно прав: Рико ясно дал мне понять, что любые операции, в которых фигурирует объем, превышающий джентльменскую четверть, категорически запрещены папской декреталией. Умение не зарываться и позволяет Первосвященнику до сих пор избегать полицейского внимания и оставаться на свободе. Кстати, Рико недвусмысленно намекнул и на то, что именно нарушение данного указа стало причиной увольнения Карлоса.

— Я первый день на работе, — говорю я, виновато разводя руками.

— Понятное дело, — говорит Дэнни, протягивая мне свою визитку. — Когда передумаешь — звони: пятьсот лишних баксов в неделю ждут тебя.

Встреча со следующим клиентом назначена у меня на углу Двадцать третьей стрит и Седьмой авеню. Моя первая мысль: «Кто бы мог подумать, что так много красивых женщин курят траву?»

Мысль вторая: «Она — это он». Нет, не трансвестит… Просто — я вынужден это признать — очень привлекательный мужчина в обтягивающих, как вторая кожа, кожаных брюках и с глазами, изящно подведенными черной тушью.

Увидев меня, он начинает выть:

— Нет, только не говори, что ты не принес эту чертову дурь! Скажи, скажи, что принес!

Он нетерпеливо бьет копытом, пока я произношу магическое защитное заклинание и требую от него ответов на вопросы. Все ответы оказываются правильными. В общем, все идет почти нормально до тех пор, пока речь не заходит о деньгах.

— Твою мать. — Порывшись в карманах, он выуживает на свет презерватив и щепотку пыли со старыми нитками.

— Разговор окончен, — говорю я и тут же направляюсь в сторону метро.

Он хватает меня за плечо. Я резко оборачиваюсь, пытаясь изобразить как можно более зверскую гримасу. Вообще-то, я считаю себя скорее героем-любовником, чем бойцом. Но чтобы меня пыталось запугать какое-то чмо с накрашенными ресницами — это уж слишком.

— Не вторгайся в мое личное пространство! — рычу я.

— Пойдем со мной на хату, там у Кристофа бабла немерено.

— Позвонишь в следующий раз, когда при деньгах будешь, — говорю я, твердо намереваясь как можно быстрее уйти оттуда.

— Да это совсем рядом, здесь же, на этой самой чертовой улице. Отель «Челси», знаешь?

«Сида и Нэнси» я смотрел четырнадцать раз.

Нет, вы только не подумайте, я вовсе не одержимый фанат. Кино, конечно, отличное, даже несмотря на то, что про Джонни Роттена там все здорово переврали. Лавстори без розовых соплей — это уже что-то. По душе мне и главная мысль фильма: все эти слащавые байки про любовь — одна чушь. Настоящая любовь — та, которая практически немыслима в реальном мире, — причиняет лишь боль и страдание.

Смотрел же я «Сида и Нэнси» четырнадцать раз вовсе не поэтому. Просто у Дафны не было дома больше ни единого фильма, а до видеопроката нам было никак не добраться, ведь для этого пришлось бы вылезти из кровати, где находились занятия поинтересней.

— Тебе эта история никого из наших общих знакомых не напоминает? — спрашивала меня Дафна всякий раз после того, как фильм заканчивался.

Этот вопрос, как я теперь не могу не признать, скрывал в себе совершенно недвусмысленное предостережение. Особенно учитывая то, как это кино заканчивается, — уж прошу прощения за спойлер. Так вот, в финальной сцене Сид схватил нож и зарезал Нэнси в номере отеля «Челси».

Усыпляло же мою бдительность дальнейшее поведение Дафны. Посмотрев мне в глаза, она начинала негромко напевать первые строчки из песни Леонарда Коэна: «Я помню тебя в гостинице „Челси“, я помню твои дерзкие речи и твой сладкий минет на незастланной кровати…» [9] Из песни «Chelsea Hotel #2» с альбома «New Skin for Old Ceremony» (1974).

На этом она прекращала петь и приступала к весьма реалистичному воспроизведению наяву того, что описывалось в песне. Помогало делу и то, что телевизор у нас весьма к месту стоял прямо в спальне. К счастью, в отличие от фильма или же песни, интерпретация Дафны всегда имела счастливый финал.

У нас часто заходил разговор о том, чтобы специально съездить как-нибудь в город и переночевать в «Челси». Лично я представлял себе эту «экскурсию» в первую очередь как ночь совершенно безумного секса. Все это выглядело очень соблазнительно — до тех пор, пока она не попыталась убить меня. Тем не менее в каком-то смысле я по-прежнему считаю, что обязан увидеть это место.

— Туда и обратно, вошел и вышел, — говорю я Кожаным Штанам. — И упаси тебя бог решить, что это я метафорически. Я говорю совершенно серьезно. Если только попытаешься подкатить ко мне яйца — даже не знаю, что я с тобой сделаю.

Кожаные Штаны тем временем уже припустил по улице.

— Знаешь, а для наркокурьера, — кричит он мне, обернувшись через плечо, — прикид у тебя совершенно мудацкий.