Дуглас Коупленд - Поколение Икс

О чем они беседуют в своих тихих заводях? Когда отсутствуют малые сюжеты повседневной суеты (пригласят – не пригласят, прибавят зарплату – не прибавят), сами собой приходят мысли о глобальном сюжете – судьбах человечества. Но планов переделки мира коуплендовские персонажи не строят. Вместо этого они пытаются вообразить, как будет выглядеть конец света, к примеру, из окна супермаркета. Они размышляют о том, что самая непреходящая вещь на свете – пластиковые лыжные ботинки. Ничего не будет – а лыжные ботинки останутся. Как в анекдоте про нейтронную бомбу: Стаканы с горилкой стоят – а нас нема. Эта неистребимость плодов человеческих рук удручает героев Коупленда как ничто другое. Ведь они появились на свет в эпоху, когда идея человек – насильник матери своей. Земли стала достоянием широкой общественности.

С материальным миром вообще и предметами массового потребления в частности герои Коупленда находятся в особых отношениях. Всякий объект накрепко впаян для них в конкретный ломоть времени. Современность мертвецов-яппи, признающих только дорогостоящие радости, современность рекламных роликов (Непреходяще-устойчивый вкус, Ничего вчерашнего, только завтрашнее) они не приемлют. Им свойствен вещизм альтернативный, опрокинутый в прошлое: чем старомоднее и нелепее предмет, тем лучше. Они с первого взгляда отличают пластмассовую вазочку 1960 года от почти такой же вазочки 1965-го. Провидят в этих милых и убогих артефактах массовой культуры тщету всего сущего. Читают по ним жизнь безвестных людей иных времен – каких-нибудь жен летчиков с заштатной авиабазы, официанток из Ванкувера, зубных врачей из Орегона.

Обывательское спокойствие надо не высмеивать, а ценить на вес золота. Без него нам каюк – без него мы просто животные, и точка. Но миром среднего класса иксеры при этом любуются с безопасного расстояния. Ценность артефакта тем выше, чем меньше он связан с агрессивной современностью. Когда же подобным артефактом прошлого оказывается не анонимная вазочка с блошиного рынка, а родительский дом или, не приведи господь, его главное украшение – давний студийный фотопортрет семейства, этакий букет из образцово-показательных улыбок, неминуема бурная неприязнь. Отношения коуплендовских героев с родителями – это одновременно притяжение и отторжение. Ибо родители – живое подтверждение того феномена, что время неумолимо идет вперед, а ты по-прежнему сидишь на обочине.

Черт, до чего же похоже: наша альтернативная культура 70-80-х тоже ведь стояла на чужих артефактах. Умиление каким-нибудь случайным номером Лайф помните? Умиление потому и только потому, что эта вещь, этот компендиум текстов находится вне контекста. Он НЕ НАШ, он просочился из недостижимого, непостижимого мира – короче, ОТТУДА. И параллельно – ощущение, что ТАМ жизнь летит вперед, а тут – сегодня тот же день, что был вчера (Гребенщиков образца 1976 года). Впрочем, мы всегда могли свалить вину за свое бездействие на внешний фактор – власть. Кроме того, аксиома о существовании параллельного, идиллического мира (ближайший ночной бар – в Хельсинки) способствовала попыткам этот мир воссоздать. Начиная с языка – ибо в основе нашего хипповского сленга лежит английская лексика.

Когда открыли границы, умиление над пространственным импортом выветрилось, сменившись умилением над импортом времени – артефактами побежденного социализма, что уже ближе к подходу героев Коупленда. Ибо для них невероятна сама мысль, что рай может существовать в пространстве. ОТТУДА для них всегда означало С ТОЙ СТОРОНЫ ВРЕМЕНИ. Из той геологической эпохи, когда мама была молодая и о кислотных дождях никто не ведал.

Книги Коупленда можно рассматривать как полевые дневники культуролога, скрупулезно фиксирующие взаимоотношения людей и созданных ими вещей. Возможно, в вашем городе найдется здание или сооружение, до того величественное и прекрасное, что его мысленный образ сделался настоящей архитектурой вашего сознания – скелетом, на котором держатся все ваши мечты, замыслы и надежды. В моем городе, Ванкувере, такое сооружение есть – это сказочный мост под названием Львиные ворота, пишет Коупленд в своей новейшей книге Фотоснимки от мертвецов. Мир Коупленда буквально напичкан названиями. Он не говорит цветок, гора, шоколадка, а почтительно называет все эти объекты по именам либо торговым маркам. И хотя для устной и письменной речи американцев эта бытовая черта вообще крайне характерна, у Коупленда она возводится в прием.

В своем раздрайном и полустебном интервью 1994 года, изданном под названием Полузабытая беседа с Дугласом Коуп-лендом, он говорит: Индивидуальная память уходит первой, корпоративная – последней. И когда ты забудешь свою семью, ты еще долго будешь помнить Мальборо.

Впрочем, по известному афоризму определить – значит ограничить, страсть назвать все предметы и создания по именам порой оборачивается зловещей стороной. Имена становятся оковами. Таков подтекст одного замечания из пронзительного эссе Коупленда Немецкий журналист. Повествователь и его спутник наблюдают за стайкой пожилых туристов: Мы задумались, не суждено ли нам, как ни старайся, превратиться в итоге в членов турклуба Беспокойный странник и скитаться по миру, высматривая смысл жизни из окошка автобуса фирмы Вечнозеленое побережье с орегонскими номерами (курсив мой. – С.С.).

У процитированного выше анекдота про нейтронную бомбу есть свое продолжение. Выслушав разъяснения эрудированного приятеля о различиях между нейтронной и атомной бомбой (на примере стаканов с горилкой), один из персонажей задает почти гоголевский вопрос: Так что же это за бомба прилетела, если мы с тобой сидим, а горилки в стаканах – нема?!

Похожее впечатление производит мир Коупленда: стряслась какая-то смутная катастрофа, и что-то – даже не объяснишь что – мистическим образом исчезло. Все не так, ребята.

Любой из элементов коуплендовского мира невозможно определить иначе как через отрицание. Любовь-Икс – это не любовь. Жизнь-Икс – это не жизнь. Литература-Икс – не литература. Отрицание при этом направлено на внешний мир, мир старших. Мне кажется, мое поколение пришло в мир, чтобы убить штампы. Потому-то очень многие из нас боятся всерьез заняться своей жизнью – они воспринимают мир как один сплошной штамп, – так говорит Бек – певец, музыкант, звезда музыки в стиле пост-гранж В хите Бека Я – неудачник саркастически вышучивается общая беда поколения Икс – ощущение бессилия..

Герой-повествователь книги Рабы Майкрософта влюбляется. Девушка отвечает взаимностью. Для традиционного литератора это повод распахнуть перед читателем душу героя. Коупленд, напротив, задергивает занавес. Точнее, отключает компьютер. Рассказчик просто-напросто временно перестает вести дневник – а потом лишь отмечает, что теперь они живут вместе. На уровне правды жизни – абсолютно достоверная ситуация: чем сокровеннее переживание, тем меньше хочется – и можется – его фиксировать. На уровне правды литературы возникает мысль: Неправильный какой-то герой. А может, и любовь у него неправильная?