Разипурам Нарайан - В ожидании Махатмы

— Почему бы не поселить нашего гостя в Круглом доме?

Круглым домом на окраине города называли старое здание Ост-индской компании, которое занимало участок в акр земли на Магистральной улице. Говорили, что в нем остановился Роберт Клайв, когда направлялся в Тричинополи, чтобы снять с него осаду. Жители Мальгуди очень гордились этим зданием и никогда не упускали возможности похвастаться им перед приезжими; в нем всегда поселяли почетных гостей, заглянувших в их края. Остановиться в нем считалось вопросом престижа даже для губернаторов. Здесь в их распоряжении были всяческие удобства, и ванные сверкали всевозможными приспособлениями. Здание было также известно под названием Стеклянного дома: там была комната с окнами во всю стену, откуда почетные гости могли наблюдать зверей, подходивших, по слухам, но ночам к дому. Несогласный сказал:

— Почему в Круглом доме останавливаются лишь представители правящей расы? Разве наш Махатмаджи его недостоин?

Глава администрации, неизменно стоящий на страже британского престижа, счел нужным мягко заметить в порядке ведения собрания:

— Вряд ли следует отвлекаться от обсуждаемого сейчас вопроса; если мы сочли Круглый дом в данном случае неподходящим, то только потому, что у нас не было времени подготовить его к приему мистера Ганди.

Говорить «мистер Ганди», а не «Махатма» было для него делом профессиональной чести, и, если бы ему как главе администрации не принадлежала власть закрыть заседание и отправить их всех за решетку в соответствии с Законом об обороне Индии, многие из присутствующих выразили бы протест и покинули зал, но они промолчали, а он продолжал развивать свою мысль:

— Так как решение о приезде мистера Ганди было принято внезапно, мы, естественно, не успеваем подготовить здание для его приема. Если мне позволят выразить мое мнение, дом нашего председателя вполне подходит для этой цели, и мы должны быть ему благодарны за то, что он нам любезно его предоставил.

— Я же готовлюсь к тому, чтобы переселиться в Стеклянный дом, чтобы предоставить мой дом Махатме.

На том и порешили. Сторонники главы приветственно закричали, десятью голосами против одного было решено, что Махатмаджи поселится в «Нил Багх», и председатель покинул заседание с задумчивым и мрачным видом. Он написал секретарю Ганди и, получив ответ, зачитал его на следующем заседании: «Махатма Ганди желает, чтобы о его жилье специально не беспокоились; этот вопрос можно спокойно отложить до его приезда». Члены комиссии заспорили о смысле письма и в конце концов пришли к заключению, что оно просто означает следующее: хотя Махатмаджи не хочет связывать себя обещанием, он не откажется занять «Нил Багх». Несогласный спросил:

— Почему вы решили, что он не имеет в виду чего-то другого?

Впрочем, он скоро уступил мягкому нажиму главы адмистрации. В конце концов было решено, что письмо секретаря означает: «Я знаю, что думает Махатмаджи: если это беспокойство, то он никого не хочет беспокоить».

— Возможно, он не знает, что это для нас совсем не беспокойство.

— Совершенно верно, совершенно верно, — подхватил другой гадальщик на кофейной гуще.

Все остались довольны. Затем кто-то, желая доставить удовольствие председателю, высказал лестное предположение:

— Не будем забывать, что в Дели и Калькутте Махатмаджи останавливается в Бирла-Хаус. Я уверен, что он не станет возражать против того, чтобы остановиться в таком дворце, который построил наш председатель.

Несогласный сказал:

— Не лучше ли написать ему и спросить, правильно ли мы его поняли, и получить от него подтверждение?

Все зашикали и не дали ему договорить, а инспектор полиции с расстановкой произнес:

— Даже с точки зрения безопасности всякое другое место будет представлять трудности.

За что получил одобрительный кивок со стороны своего начальника, налогового инспектора.

По приезде Ганди устроили торжественную встречу. Председатель муниципалитета представил ему одного за другим городских шишек и местную знать. Полиция пыталась сдержать толпу, которая, не смолкая, кричала: «Победу Махатме Ганди!» Председатель читал приветственную речь под пышной аркой, сооруженной возле железнодорожной станции, но почти ничего не было слышно, что его очень огорчило. Целую неделю он готовил эту речь с помощью местного журналиста, вставляя, где только мог, фразы о своем патриотизме либо о том видном месте, которое занимает Мальгуди в жизни страны. Налоговый инспектор взялся просмотреть текст перед отправкой в печать, чтобы удостовериться, что он не содержит ничего оскорбительного для Британской империи, не подрывает военные усилия и не выдает секретной информации. В нескольких местах кое-что пришлось вымарать — сравнение Мальгуди со Швейцарией (инспектор снял этот пассаж, опасаясь, что он может смутить нейтральную державу); упоминание о производстве чулок и трикотажа (с точки зрения добровольного цензора, это было откровенной рекламой собственного бизнеса; во всяком случае, ему не хотелось, чтобы неприятельская авиация появилась над городом, высматривая трикотажное заведение председателя, решив, что под его крышей идет производство военных материалов); а также все упоминания о трудах Гандиджи на политическом поприще. Портрет же Ганди как социального реформатора инспектор не тронул и даже еще развернул; всякий, кто познакомился бы с председательской речью, пришел бы к выводу, что политика Махатму совершенно не интересовала. Впрочем, что касается выступления, то инспектор мог бы не беспокоиться: крики «Да здравствует Махатмаджи!» и «Долой городского Главу!» заглушали его слова. Встречавшие до того шумели, что Махатме пришлось раз или два их останавливать. Когда он поднимал руку, толпа стихала и ждала, что он скажет.

— Я не могу одобрить такое отсутствие порядка, — говорил Ганди. — Ваш председатель что-то читает, и вежливость требует, чтобы я услышал, о чем он говорит. Вы должны замолчать. Пусть он продолжает.

— Нет! — кричала толпа. — Мы хотим слушать Махатму, а не председателя.

Вы скоро меня услышите, — отвечал Ганди. — Примерно через час — на берегу Сарайу. Так написано в программе.

— Кем?

— Не важно кем. Я ее одобрил. Там мы и встретимся. На берегу реки — через час. Ваш председать разрешил мне не отвечать на его чрезвычайно любезную речь. Вам придется выслушать, что он хочет сказать, потому что мне этого бы очень хотелось.

Это заставило толпу поутихнуть, и председатель продолжал читать свое обращение, хотя выглядел напуганным этой перепалкой. Налоговый инспектор тоже как будто немного нервничал, чувствуя, что следовало бы арестовать несогласного члена комитета, который, скорее всего, поднял весь этот шум. Он нагнулся и шепнул председателю: