Сергей Магомет - Записки Степной Волчицы

Покончив с тортом, гостья церемонно испросила позволения осмотреть предоставляемое ей помещение. Все втроем мы полезли в спаленку в мезонине.

Молитвенно сложив пухлые плебейские руки и бог знает почему расчувствовавшись, Александра Степанова долго смотрела на засушенные китайские фонарики в украшенном финифтью и восточной вязью медном кувшинчике, стоявшем на полочке с зеркалом. Казалось, ей очень хотелось расплакаться, но по какой-то физиологической причине (может быть, утомленные перегрузками работы за компьютером) железы, отвечающие за слезоотделение, отказывались функционировать, и глаза, неуловимо подкашивающие, оставались совершенно сухими.

— Ну… как? — не выдержав, пробурчала тетка, приняв ее молчание за сомнение и неудовольствие по поводу предлагаемого помещения. — Подходит, нет?

— О, все великолепно! — поспешно воскликнула Александра Степанова, нездорово закашлявшись. — Мне у вас вообще очень нравится…

— Ну и слава Богу, — кивнула тетка.

Видимо, почувствовав, что тетка все еще находится в тревоге, Александра Степанова поспешила присовокупить (в качестве решительного комплимента), что все у нас чрезвычайно напоминает ей свою собственную дачу, тоже по-простому обшитую вагонкой, на которой в настоящее время живут ее престарелая, но чрезвычайно бодрая и крепкая мать и младший сынишка подросток.

Думая, что ослышались, мы с теткой изумленно переглянулись: для чего снимать комнату у чужих людей, если у самой целая дача?!

Вопиющая нелепость ситуации была очевидна и самой Александре Степановой, и она торопливо пояснила, что «так надо» — ей необходимо пожить отдельно, по причинам сугубо творческого характера. Подобным тоном, во избежание дальнейших вопросов, ссылаются на психиатрический диагноз.

И почти без паузы прибавила, что несколько месяцев назад от нее ушел муж… Это удивило нас еще больше, поскольку прозвучало, как еще одна причина (причем, может быть, самая главная), что она вынуждена снимать угол у чужих людей, несмотря на то, что располагает не только дачей, но, как немного погодя выяснилось, еще и двумя квартирами.

Она смотрела на нас такими глазами, словно мы ненароком уличили ее бог знает в чем, не то в ужасном преступлении, не то в извращении, но готова на всё — пострадать, подвергнуться самому жестокому осмеянию.

У нас с тетушкой, естественно, хватило такта и выдержки, не развивать эту тему дальше.

— Может быть, для вас это слишком дорого? — строго поинтересовалась у нее тетка.

— Да… То есть нет… То есть, конечно, я готова, — почему-то покраснев, и в то же время с оттенком чопорности произнесла она. — Я хочу заплатить сразу за весь сезон. А если вы позволите пожить еще месяц-другой, то и за это время…

— Это уж как вам угодно, — деликатно и коротко кивнула тетка.

С взвинченной искренностью, неприятно граничащей с экзальтированностью, Александра Степанова принялась благодарить ее. И тут же полезла за деньгами. Высокомерная замкнутость и униженность, замешанная на чувстве вины, сменялись у нее с необычайной быстротой.

Как бы там ни было, в целом я, скорее, прониклась к теткиной постоялице симпатией, чем антипатией. Несмотря на изрядно запущенные, как сейчас говорят, имидж и прикид (что, на мой взгляд, непростительно даже для тех, кто проводит в поэзии «упадническую линию») природа-матушка наделила ее миловидностью и статью. Примирительно настраивало, располагало также сквозящее во всем ее противоречивом облике что-то одухотворенное, нищенски трогательное, похожее на мольбу. В ней, безусловно, не было тени наглой бесцеремонности, напора. Щепетильность, пусть и чрезмерная, качество совершенно нелишнее в людях. А по нынешним временам так просто редкостное.

Я оставила женщин одних, так как до отъезда еще собиралась сделать питательную маску из перезрелой тетушкиной земляники, принять солнечную ванну и привести в порядок ногти. Гигиенические процедуры способствовали самопознанию и всегда доставляли мне колоссальное самостоятельное удовольствие. По крайней мере, не меньшее, чем результат, заставляющий окружающих мужчин делать стойку, а женщин мурлыкать и играть коготками.

Между тем моя словоохотливая тетка, как заправский экскурсовод, принялась водить нашу новую знакомую по своим владениям, с гордостью демонстрировала, как складно и крепко устроено хозяйство, клумбы, сад с огородом. Время от времени до меня долетали тетушкины пояснения: вот эту резную скамеечку покойный супруг изготовил собственноручно, а затейливый каменный колодец сложен еще покойным отцом. Словом, все главное, фундаментальное построено здесь мужскими руками, на века, а самой ей остается лишь поддерживать хозяйство в приличном виде: разводить цветы, развешивать занавесочки. Мол, живет она себе поживает; и среди этой роскоши разговаривает с дорогими покойниками, как с живыми.

Они вернулись, когда я лежала в шезлонге под кустом жасмина со свежим номером «Космо».

— Чудесно у вас, настоящий райский уголок, — подтвердила Александра Степанова. Было видно, что на этот раз она ничуть не преувеличивает своего благоговения, что ей действительно не хватает этой тихой семейной атмосферы, не возмущаемой никакими бурями, этой мирной домашней ауры. — Вообще-то, у нас на даче тоже много сделано руками мужчин. Не все доделано, конечно. Зато в московской квартире муж сам сколотил книжные полки, а замечательный письменный стол, поверите ли, соорудил из простой двери… Ах, как это прекрасно, — вдруг прибавила она мечтательно, — когда муж и жена живут вместе до самой смерти…

Тетка машинально кивнула.

— …А еще лучше, — заключила Александра Степанова, — когда супруги умирают в один день и их вместе хоронят в одной глубокой и уютной двуспальной могиле…

Тетка вопросительно взглянула на меня, а я лишь пожала плечами и прикрылась журналом.

Честно говоря, я хотела шепнуть ей: может быть, пока не поздно, дать постоялице от ворот поворот? Но удержалась. Для нее ведь самое главное, чтобы к человеку можно было испытывать заботливо-родственные, материнские чувства. «Ты-то меня раз в год навещаешь, — пожалуй, услышала бы я от нее, — а тут такая вселенская бездна сиротства и беззащитности…»

— Прошу прощенья, — произнесла эта «вселенская бездна», обращаясь к тетке, — вы не будете иметь ничего против моего испорченного образа жизни? Когда заработаюсь, очень поздно ложусь. Соответственно, поздно встаю. Иногда предпочитаю вообще не спать. А здесь я, на даче, бог даст, может быть, стану иногда прогуливаться по ночам… Но это вас совершенно не побеспокоит, я тихая, как мышка, не наркоманка, не алкоголичка… — пошутила она с нервной усмешкой, видя, что тетушка начинает тревожиться. — К тому же, я никудышная хозяйка, да и аккуратностью, кажется, не отличаюсь. Зато обожаю мыть полы. Причем попросту, эдак по-деревенски, с ведром и тряпкой. А еще стирать…