Ален Роб-Грийе - Резинки

Под этим новым углом зрения особняк посередине своего аккуратного сада предстает перед ним так, будто он выделен объективом какого-то оптического аппарата. Его взгляд вонзается в высокие трубы, крышу, покрытую черепицей, — которая в этих краях смотрится немного вычурно, — в кирпичный фасад, кокетливо обрамленный уголками тесаного камня, с которыми перекликаются выступающие надоконные ригели, в арку двери и четыре ступеньки крыльца. Снизу нельзя в такой полноте оценить гармонию пропорций, строгость — можно было бы даже сказать, необходимость — целого, чья простота едва нарушается — или, напротив, подчеркивается? — замысловатым узором железных балконных решеток. Валлас пытается разобрать какой-нибудь рисунок в этих перепутанных кривых, когда вдруг слышит за спиной слегка утомленный голос, который провозглашает, словно речь идет о чем-то незначительном и не имеющем отношения к делу:

Вчера вечером один мужчина в плаще…

Валлас сначала не поверил в серьезность столь запоздалой реминисценции. Немного озадаченный, он поворачивается к своей собеседнице: у нее все то же чересчур спокойное лицо и вид вежливой утомленности. Беседа продолжилась в том же светском тоне.

Когда он слегка удивился тому, что она несколько раз утверждала, что ничего не заметила, молодая женщина ответила, что всегда испытываешь сомнения прежде, чем выдать человека полиции, но раз уж речь шла об убийце, она подавила свои колебания.

Оставалось самое вероятное объяснение: под своим спокойным внешним видом мадам Бакс скрывала избыток воображения. Но казалось, что она угадала эту мысль, и чтобы придать весу своему свидетельству, добавила, что по крайней мере еще один человек видел злоумышленника: до того, как тот подошел к бульвару, один мужчина, который, видно, был пьян, вышел из маленького кафе — в двадцати метрах слева — и пошел в том же направлении, слегка пошатываясь; он напевал или же громко разговаривал сам с собой. Злоумышленник повернулся, и пьяница ему что-то прокричал, стараясь идти побыстрее, чтобы догнать его, но тот, не обращая на него больше внимания, продолжил свой путь по направлению к мосту.

К сожалению, мадам Бакс была не в состоянии дать более точные приметы: мужчина в плаще, в светлой мягкой шляпе. Что же касается его неожиданного попутчика, то ей кажется, что она его часто здесь встречала, по ее мнению, его должны знать во всех окрестных забегаловках.

Выйдя из здания через вторую дверь, ту, что выходит на улицу Землемеров, Валлас перешел через дорогу, чтобы осмотреть садовую калитку: ему удалось установить, что сигнальное устройство было отогнуто, так чтобы при открытии не было контакта; эта работа, осуществленная вытянутой рукой, говорила, как ему показалась, о недюжинной физической силе.

Подняв голову, он еще раз увидел за ячейками шитой занавески силуэт мадам Бакс.

— Добрый день, — говорит Валлас, закрывая за собой дверь.

Патрон не отвечает.

Он неподвижно стоит на своем посту. Его массивное тело опирается на вытянутые, широко расставленные руки; руки держатся за край стойки, словно препятствуя тому, чтобы тело не вылетело вперед — или не вывалилось. Шея, и так короткая, полностью утопает в поднятых плечах; голова наклонена, почти с угрозой, рот немного кривится, пустые глаза.

— Сегодня утром не жарко! — произносит Валлас — чтобы сказать что-нибудь.

Он подходит к чугунной печке, у которой не такой суровый вид, как у этого громилы, спрятавшегося из осторожности за своей стойкой. Он протягивает руки к обжигающему металлу. Чтобы узнать, что ему нужно, лучше будет справиться в другом месте.

— Добрый день, — произносит чей-то голос у него за спиной — голос пьяненький, но полный добрых намерений.

В зале не очень светло, и печь, которая топится дровами и плохо тянет, когда идет снег, сгущает воздух голубоватым дымком. Входя, Валлас не заметил этого человека. Тот растянулся за столиком в глубине зала, одинокий посетитель, довольный, что нашлось с кем поговорить. Он-то должен знать того, другого пьяницу, на которого ссылалась мадам Бакс. Но теперь он смотрит на Валласа, открыв рот, и произносит с какой-то неясной обидой:

— Ты почему вчера не хотел со мной поговорить, а?

— Я? — спрашивает удивленно Валлас.

— А-а-а, ты думаешь, я тебя не узнаю? — восклицает человек, на лице которого появляется веселая ухмылка.

Он поворачивает голову к стойке и повторяет:

— Он думает, что я его не узнаю!

Патрон, с пустыми глазами, не шелохнулся.

— Вы меня знаете? — спрашивает Валлас.

— Да уж, старина! Хотя ты был не очень-то вежлив… — он старательно считает на пальцах… — Это было вчера.

— А, — говорит Валлас, — это, должно быть, ошибка.

— Он говорит, что это ошибка! — вопит пьяница, обращаясь к патрону. — Будто я ошибся!

И он разражается громогласным хохотом.

Как только он немного утихает, Валлас справляется — чтобы поддержать игру:

— А где это было? В котором часу?

— А, в часу, вот этого не надо! Я никогда не знаю, который час… Еще не стемнело. И это было там, на выходе… ну там… там…

Голос повышается с каждым новым «там»; одновременно балагур делает правой рукой широкие неуверенные движения в направлении двери. Затем, внезапно успокоившись, добавляет почти шепотом и словно говоря самому себе:

— Где, по-твоему, это было?

Валлас отчаивается что-нибудь из него вытянуть. Однако приятное тепло кафе удерживает его от того, чтобы уйти. Он усаживается за соседний столик.

— Вчера в это время я был за сотню километров отсюда…

Комиссар снова принимается медленно потирать ладони.

— Да уж ясно! Хороший убийца всегда позаботится об алиби.

Удовлетворенная улыбка. Две жирные ладони ложатся на стол, пальцы растопырены…

— В котором часу? — спрашивает пьяница.

— В том самом, как вы сказали.

— Но я не говорил, в котором часу! — восклицает пьяница с торжеством в голосе. — С тебя причитается.

Странная игра, думает Валлас. Но не делает ни единого движения. Теперь патрон бросает на него укоризненный взгляд.

— Все это вранье, — заключает пьяница, старательно подумав. Он оглядывает Валласа и презрительно добавляет: «У тебя даже машины нет».

— Я приехал на поезде, — говорит Валлас.

— А-а, — произносит пьяница.

Его веселость покидает его; у него такой вид, будто спор утомил его. И все же он переводит для патрона, правда, совершенно мрачным тоном:

— Он говорит, что приехал на поезде.

Патрон не отвечает. Он сменил позу; вскинул голову, опустил руки, видно, что он собирается что-то предпринять. И в самом деле, он хватает тряпку и проводит ею три раза по стойке.

— Какая разница, — начинает пьяница, запинаясь… — какая разница между поездом… поездом и бутылкой белого?