Ален Роб-Грийе - Резинки

— Войдите, — говорит Лоран.

Он кладет руки, широко растопырив пальцы, ладонями на стол. Это дежурный, который приносит письмо.

— Господин комиссар, это подсунули под дверь дежурки. Тут написано «Очень срочно» и «Лично в руки».

Лоран берет желтый конверт, который протягивает ему вошедший. Сделанная карандашом надпись едва читается: «Господину главному комиссару. Лично. Очень срочно».

— Консьерж не заметил, кто принес письмо?

— Он не мог, господин комиссар; он нашел его под дверью. Оно лежало там уже, может, с четверть часа или больше.

— Хорошо, благодарю вас.

Как только дежурный вышел, Лоран ощупывает конверт. Похоже, в нем лежит довольно плотная открытка. Он подносит его к электрической лампе, чтобы посмотреть на свет. Вроде ничего такого. Он решает вскрыть его разрезным ножом.

Это почтовая открытка с видом маленького домика под стиль Людовика XIII, на углу длинной и мрачной окраинной улицы и очень широкого проспекта, вероятно, на берегу какого-то канала. На обратной стороне все тем же карандашом написана одна-единственная фраза: «Встреча сегодня вечером в половине восьмого». Почерк женский. Подписи нет.

В полиции каждый день получают послания такого рода — анонимные письма, оскорбления, угрозы, доносы — чаще всего очень путаные, отправляемые главным образом неграмотными людьми или сумасшедшими. Текст открытки отличается лаконичностью и точностью. Место встречи не указано; должно быть, это пересечение улиц, показанное на фотографии, — во всяком случае, можно сделать такое предположение. Если Лоран узнает место, то он, возможно, пошлет туда одного или двух агентов, в указанный час; но не стоит поднимать переполох, чтобы в конце концов — в лучшем случае — задержать какое-нибудь рыболовное судно, которое выгрузит пять кило контрабандного нюхательного табака.

Надо еще быть уверенным, что это мелкое правонарушение будет зарегистрировано инспектором, которому предстоит его раскрыть. Главному комиссару прекрасно известно, что большая часть мелких спекуляций пользуется покровительством агентов, которые довольствуются тем, что получают с них свою скромную долю.

Лишь в отношении тяжких нарушений закона от них требуется полная бескомпромиссность. На другом конце шкалы преступлений, можно лишь гадать, как бы они повели себя… если, к примеру, какая-нибудь политическая организация вроде той, что описал Валлас, потребовала от них их… К счастью, так вопрос не стоит.

Комиссар берет трубку и просит соединить его со столицей. Для очистки совести. Только столичные службы могут дать эту справку — если там успели сделать вскрытие.

Его быстро соединяют, но неоднократно переадресовывают с места на место, и ему так и не удается выйти на компетентного человека. Начальник отдела, который подписал письмо, предписывающее передать тело, направляет его в отдел судебно-медицинской экспертизы, где, похоже, никто не в курсе. Соединяясь по очереди то с одним, то с другим, он в конце концов выходит на кабинет префекта, где кто-то — он не знает в точности, кто — соглашается выслушать его вопрос: «С какого расстояния была выпущена пуля, от которой погиб Даниэль Дюпон?»

«Минутку, не вешайте трубку, пожалуйста».

Лишь после долгой паузы, прерываемой различными шумами, он получает свой ответ:

«Пуля калибра семь шестьдесят пять, выпущена спереди, примерно с четырех метров».

Ответ, который абсолютно ничего не доказывает, кроме того, что урок был хорошо усвоен.

Затем Лоран снова принимает Валласа.

Специальному агенту, похоже, нечего сказать. Он зашел сюда, словно не знал, куда ему больше идти. Он рассказывает о бегстве негоцианта Марша, о встрече с Жюаром, о посещении бывшей мадам Дюпон. Комиссар, как и всякий раз, когда он имеет дело с доктором, находит его поведение подозрительным. Что же касается бывшей супруги, всем было очевидно, что она ничего не знала. Валлас описывает странную витрину, сделанную владелицей писчебумажного магазина, и к великому удивлению Лорана вынимает из кармана открытку, только что принесенную ему дежурным.

Комиссар идет к столу, чтобы взять отправленный незнакомкой экземпляр. Это одна и та же карточка. Он дает Валласу прочитать написанную на обороте фразу.

Сцена происходит в городе в помпейском стиле — а если точнее, на прямоугольной площади, задний план которой занят храмом (или театром, или еще чем-нибудь в этом роде), а другие стороны — различными памятниками более мелких размеров, отделенными друг от друга дорогами, мощенными плитами. Валлас уже не помнит, откуда взялся этот образ. Он говорит — то посреди площади, то на ступеньках, на очень длинных ступеньках, с какими-то людьми, которых уже не отличает друг от друга, но которые поначалу были четко охарактеризованными и различимыми. У него самого вполне определенная роль, по всей видимости, первого плана, возможно, официального характера. Неожиданно воспоминание становится почти что пронзительным; в отрезок с секунду вся сцена исполняется необыкновенной насыщенностью. Но что за сцена? Он лишь успевает услышать себя самого говорящего:

— И давно это произошло?

Сразу же все исчезло, собрание, ступеньки, храм, прямоугольная паперть и ее памятники. Ничего подобного он никогда не видел.

На площади возникает милое лицо необыкновенно черноволосой молодой женщины — владелица писчебумажного магазина с улицы Виктора Гюго и отзвук ее гортанного смеха. Лицо, однако, серьезное.

Валлас и его мать дошли наконец до этого тупикового канала; на солнце низкие дома отражались своими старыми фасадами в зеленой воде. Они искали не родственницу: какого-то родственника, которого он, так сказать, и не знал. Он не увидел его — также — и на этот раз. Это был его отец. Как же он мог это забыть?

Валлас бредет по городу, наудачу. Ночь влажная и холодная. Небо весь день оставалось желтым, низким, туманным — снежным, — но снега не было, и теперь на город спустились ноябрьские туманы. В этом году зима быстро наступает.

Фонари по углам улиц очерчивают окружности рыжего света, которых хватает разве лишь на то, чтобы прохожий не затерялся. Переходя через улицу, надо быть очень внимательным, а то натолкнешься ногой на бордюр тротуара.

В кварталах, где побольше магазинов, чужак удивляется столь скудному освещению витрин. Наверное, не стоит особенно заботиться о клиентуре, если продаешь рис или хозяйственное мыло. В этом захолустье немногие торгуют безделушками.

Валлас заходит в загроможденный и запыленный магазин, который выглядит так, будто предназначен для складирования товаров, а не для продажи их в розницу. В глубине мужчина в фартуке сколачивает гвоздями ящик. Он прекращает стучать молотком, чтобы попытаться понять, какую же такую резинку хочет Валлас. В ходе объяснения он неоднократно кивает головой, словно ему отлично известно, о чем идет речь. Затем, не сказав ни слова, он направляется в другой конец лавки; чтобы достичь своей цели, ему приходится по пути передвинуть целую кучу всяких предметов. Он открывает и закрывает большое количество ящиков, минуту размышляет, встает на стремянку, снова начинает свои поиски — столь же безуспешно.