Амитав Гош - Маковое Море

Однажды бешеная атака внезапно остановилась, и субедар прошипел:

— Быстро встали! Второй помощник идет. Нечего ему о вас ноги марать!

Нил с трудом поднялся и, увидев знакомое лицо, неожиданно для себя сказал:

— Добрый день, мистер Рейд.

Бхиро Сингх аж задохнулся от беспредельной наглости узника, заговорившего с офицером, и удар его палки вновь сбил Нила с ног:

— Сволочь! Ты смеешь глядеть саибу в глаза?!

— Стойте! — Захарий удержал руку субедара. — Подождите в сторонке.

Его вмешательство так взбеленило надсмотрщика, что, казалось, следующий удар достанется ему. Однако субедар опомнился и отошел.

Тем временем Нил поднялся.

— Благодарю вас, мистер Рейд, — отряхивая руки, сказал он и растерянно добавил: — Надеюсь, вы в добром здравии?

Нахмурившись, Захарий вгляделся в его лицо:

— Кто вы? Ваш голос кажется знакомым, но, признаюсь…

— Меня зовут Нил Раттан Халдер. Если помните, полгода назад вы обедали на моем… тогда моем… плавучем дворце. — Впервые за долгое время Нил говорил с посторонним человеком и, опьяненный радостью, мысленно перенесся в свою зеркальную гостиную. — Если мне не изменяет память, вас потчевали утиным супом и жареными цыплятами. Прошу прощенья за этакие детали, но с недавних пор я часто думаю о еде.

— Мать честная! — изумился Захарий. — Вы раджа… как его…

— Вы не ошиблись, сэр, — поклонился Нил. — Верно, я расхальский раджа. Но, как видите, обстоятельства мои весьма изменились.

— Я понятия не имел, что вы на борту.

— Я тоже не был осведомлен о вашем присутствии, — усмехнулся Нил. — Иначе непременно послал бы вам свою карточку. Почему-то я решил, что вы уже вернулись в родовое поместье.

— В поместье?

— Ну да. Вы же родня лорду Балтимору, не так ли? Или я что-то путаю?

Нил сам поразился, до чего и легко и приятно было вновь окунуться в великосветскую болтовню. Доступная, эта маленькая радость была мелочью, а сейчас казалась жизненно необходимой.

— Наверное, вы запамятовали, — улыбнулся Захарий. — Я не барских кровей, и поместья у меня нет.

— По крайней мере, в этом мы с вами схожи, — откликнулся Нил. — Мое нынешнее достояние — параша и ржавые кандалы.

— Но что произошло? — спросил Захарий, удивленным взглядом окидывая Нила от татуированного лба до босых ног.

— Долгая история, мистер Рейд. Скажу лишь, что по решению Верховного суда мое поместье перешло к вашему хозяину мистеру Бернэму.

Захарий присвистнул:

— Сочувствую…

— Я лишь еще одна жертва насмешницы судьбы, мистер Рейд. — Вспомнив об А-Фатте, который молча стоял рядом, Нил смущенно встрепенулся: — Извините, мистер Рейд, я не представил вам своего друга и коллегу: мистер Фрам-джи Пестонджи Модди.

— Как поживаете?

Захарий чуть было не сунулся с рукопожатием, но субедар, чье терпенье лопнуло, ткнул китайца палкой в спину:

— Чал! Хат! — Пошевеливайтесь! Оба!

— Приятно было повидаться, мистер Рейд, — морщась от тычков, сказал Нил.

— Мне тоже…

Но, как выяснилось, встреча доставила лишь неприятности и Захарию, и узникам. Нил заработал оплеуху субедара.

— Думаешь, удивил, если пару слов вякнул по-аглицки? — прорычал Бхиро Сингх. — Ужо я поучу тебя аглицкой речи…

А Захарий получил выговор от мистера Кроула:

— Что это за треп с осужденными?

— С одним из них я был знаком. Что мне оставалось? Притвориться, будто его не существует?

— Именно. Притвориться, что его нет. Нечего якшаться с острожниками и кули. Субедару не по нраву ваши замашки. Да и вы сами. Сунетесь еще раз, огребете по полной. Я вас предуведомил, Хлюпик.

Встреча Захария с узниками имела еще одного свидетеля, на которого она произвела неизгладимое впечатление. Утром Ноб Киссина Пандера разбудило мощное пророческое бурчанье в животе. Естественно, это не прошло мимо внимания отзывчивого на знаки приказчика, ибо колики не объяснялись одной лишь качкой — брюхо сводило так, будто в нем намечалось землетрясение либо сдвиги пластов.

В течение дня предвестники катаклизма только крепли, и в конце концов приказчик удалился на бак, где подставил себя ветерку, раздувавшему его свободный балахон. Сидя на носу шхуны, он смотрел на серебристые воды расширявшейся реки, но трепыханье в животе все усиливалось, что принудило его скрестить ноги, дабы избежать непредвиденного извержения. Вот так он ерзал и корчился, когда на палубу вышли узники, погоняемые Бхиро Сингхом.

Бывшего раджу Ноб Киссин-бабу знал в лицо — случалось видеть в окошке проезжавшей фамильной кареты. Однажды экипаж промчался так близко, что приказчик испуганно отпрянул и, оступившись, плюхнулся в лужу; он хорошо запомнил презрительную усмешку раджи. Однако сохранившееся в памяти бледное утонченное лицо — губки бантиком, пресыщенность во взоре — не имело ничего общего с той истощенной смуглой физиономией, какую приказчик видел сейчас. Не знай он, что опозоренный раджа на «Ибисе», никогда не узнал бы его в одном из узников — настолько разительны были перемены не только во внешности, но и манерах, из которых исчезла всякая вялость, но появилась бдительная настороженность. Ноб Киссина слегка будоражила мысль, что он причастен к унижению этого заносчивого аристократа, этого изнеженного баловня, ныне пребывавшего в нужде, какая не приснилась бы ему в самом страшном кошмаре. Приказчик вдруг почувствовал себя повитухой, что поспешествовала рождению новой жизни; озаренный сей яркой и неожиданной мыслью, он мгновенно понял: источник ее — Тарамони. Чем еще объяснить волну жалости и стремления защитить, окатившую его при виде грязного, закованного в кандалы Нила? Иначе откуда взяться материнской нежности, переполнившей его, когда несчастного гнали по палубе, точно тягловую скотину? Ноб Киссин догадывался, что бездетность была величайшей печалью Тарамони. И теперь это подтверждалось той волной чувств, захлестнувшей приказчика, тем безотчетным желанием обнять и защитить узника от невзгод; казалось, Тарамони признала в Ниле своего взрослого сына, которого не смогла родить от мужа, дяди Ноб Киссин-бабу.

Материнский инстинкт взыграл столь мощно, что если б не страх перед возможным конфузом, заставлявший узлом сплетать ноги, приказчик тотчас кинулся бы на палубу, дабы собою прикрыть Нила от града палочных ударов. И можно ли считать совпадением, что именно Захарий остановил руку субедара, не убоявшись признать в осужденном знакомца? Ноб Киссин чувствовал в себе соединение двух ипостасей любви, на какую способна одна Тарамони: матери, взыскующей приласкать блудного сына, и того, кто жаждет преступить границы сего мира.

Приказчика так растрогала встреча двух людей, подноготную которых знал лишь он, что давняя угроза катаклизма начала осуществляться: казалось, в кишках бурлит расплавленная лава, а потому даже страх перед конфузом не удержал его от того, чтобы опрометью кинуться в кормовой гальюн.