Норман Мейлер - Олений заповедник

— Я просто не в состоянии описать удовольствие, какое я испытываю, видя тебя в моем кабинете, ты осветила его своим присутствием, — сказал он ей. — Лапочка, мне сразу стало легче — ты заставляешь меня забыть обо всех делах, которые громоздятся на этом столе, а их тысяча. — Теперь он взял ее за руки. — Как я люблю, когда такая девчоночка вносит в эту комнату солнечный свет.

По всей вероятности, Лулу выглядела в этот день семнадцатилетней.

— Я тоже люблю вас, мистер Т., — сказала она своим хриплым тоненьким голоском.

— Я это знаю. Все мои звезды так говорят. Но я знаю, что ты говоришь откровенно. — Он подвел ее к креслу, в котором сидел Тедди, и, достав из ящика итальянского стола бутылку виски, бросил несколько кубиков льда в стакан.

— О, мистер Т., я сейчас не пью, — сказала Лулу.

— Глупости. Я ведь тебя знаю. Лапочка, ты меня не уважаешь. Ты считаешь, что можешь обкрутить меня вокруг своего мизинчика, — задушевно произнес он. — Так вот: у меня для тебя новость. На свете нет такого мужчины, которого ты не могла бы обкрутить вокруг пальца. Но я тебя понимаю, лапочка, я без ума от тебя. Я не хочу, чтобы ты считала, что должна пить за моей спиной.

— По-моему, вы единственный мужчина, который понимает меня, Г.Т., — сказала Лулу.

— Ты ошибаешься. Никто не способен тебя понять. И знаешь почему? Ты великая женщина. Ты не только великая актриса, ты великая личность — у тебя есть огонь, ум, обаяние, вот что в тебе есть. Я не хочу, чтобы об этом стало известно, но я не возражаю, если ты выпьешь. Ты заслужила право делать все, что тебе заблагорассудится.

— За исключением тех случаев, когда я не согласна с вами, Г.Т., — сказала Лулу.

— Я тебя люблю. Ну и язычок. Надо же быть такой импульсивной. Я говорю себе: «Г.Т., что такого в Лулу, отчего все билеты бывают проданы?» — и мне даже не приходится требовать от себя ответ. А ответ в одном слове. Жизнь, — сказал Теппис, нацелив в нее палец, — вот чем обладает Лулу.

Он налил себе немного виски и маленькими глоточками стал пить.

— Ты не можешь понять, зачем я тебя сюда пригласил? — произнес он после паузы. — Сейчас скажу. Я думал о тебе. Хочешь знать мое личное мнение о Лулу Майерс? Она величайшая актриса в нашей стране, а в этой стране работают самые великие актеры мира.

— Вы самый великий в мире актер, мистер Т., — сказала Лулу.

— Я воспринимаю это как комплимент. Но ты не права, Лулу, я не умею играть. Слишком я искренний. Я слишком глубоко все переживаю, а выразить не могу. Иногда я ночами не сплю, тревожась за тебя. И знаешь, что меня снедает? То, что я не американская публика. Будь я американской публикой, ты бы у меня стояла первым номером в рейтинге Биммлера. А знаешь, какое ты сейчас занимаешь место?

— Семнадцатое, верно, мистер Т.?

— Семнадцатое. Можно такому поверить? Значит, американская публика покупает билеты на шестнадцать актеров и лишь потом на тебя. Я этого не понимаю. Будь я публикой, я бы покупал все время на Лулу Майерс.

— Почему десять миллионов не такие, как вы, Г.Т.? — сказала Лулу. Она допила то, что было у нее в стакане, и, выждав немного, подошла к столу и налила себе еще.

— Лулу, а ты помнишь, на каком месте у Биммлера ты была в прошлом году? На двенадцатом. В этом году ты должна была подняться, а не спуститься. На десятое место, на восьмое, а потом на третье, на первое — вот как надо шагать.

— Мистер Теппис, может, я уже вся в прошлом.

Теппис поднял руку.

— Лулу, за такое высказывание мне бы следовало разложить тебя и отшлепать.

— О, мистер Т., какую бы историю я из этого сделала.

— Ха-ха-ха. Я от тебя просто без ума. Лулу, послушай меня. Вся беда в том, что у тебя слабая реклама.

— Да у меня лучший пресс-агент в стране, — поспешила она возразить.

— Ты думаешь, можно купить славу? Слава — это дар Божий. Прошло то время, Лулу, когда любая девчонка — видишь, я говорю откровенно, — став подружкой того или другого господина, становилась знаменитой. Сегодня публика хочет респектабельности. И знаешь почему? Потому что жизнь перестала быть респектабельной. Думаешь, они хотят, чтоб им об этом напоминали? Разреши показать это тебе с помощью психологии. Десять лет назад женщина была верна мужу, но ей хотелось чего-то волнительного, хотелось мечтать о большом романе со звездой. Лулу, так откровенно я не говорил бы ни с одним человеком на свете. А сегодня, знаешь ли, у этой же женщины дружки повсюду — она трахается даже с техником, который приходит чинить телевизор. И ты думаешь, ей хочется видеть на экране кого-то вроде себя, такую же психованную? Совсем не хочется. Ей стыдно, что она такая. И ей хочется видеть женщину, которая вызывала бы у нее уважение, замужнюю женщину, королевскую чету, супругов — американских звезд Номер Один. Вот какая сейчас психология.

Лулу передвинулась в кресле.

— Г.Т., вам следовало быть сватом.

— Ты все время мне это говоришь, а я тебе вот что скажу. Если б ты могла выйти замуж за правильного парня — к примеру, за звезду, который по шкале Биммлера идет седьмым или девятым номером, — знаешь, что было бы? Ты думаешь, что заняла бы по шкале Биммлера среднее место между вами двумя, так вот нет: вы оба получите у Биммлера два самых высоких места по стране. И знаешь почему? Два плюс два дает не четыре — дает пять. Да еще пять, получается десять. Это комбинированное сложение. А теперь подумай. Правильный выбор супруга даст лучший итог, чем комбинированное сложение. Лулу Майерс и кто угодно — Джо Макго, не важно, как его зовут, — важно, чтобы он высоко стоял на шкале Биммлера, и тогда мы будем иметь американскую королевскую пару Номер Один в Америке, а раз американскую, то и всемирную — вот какое положение ты займешь. — И Теппис послал Лулу воздушный поцелуй. — Ты моя любимица, тебе это известно? Ты моя любимица Номер Один.

— Надеюсь, что это так, Г.Т.

— Возьмем этого твоего молодого парня — как там его фамилия, ну, этого Сахарного мальчика.

— Вы имеете в виду Серджиуса.

— Я присмотрелся к нему. Он славный малый. Мне он нравится. Я бы нанял его. Не актером, как ты понимаешь, а на какую-нибудь работу — передвигать декорации, водить грузовик, он для этого вполне подошел бы: прямодушный, наверно, действует из лучших побуждений, но я думаю, что было бы, если бы он женился на тебе. И знаешь, к какому выводу я пришел? Лулу, этот парень не для тебя. Он ничего собой не представляет. Он потянет тебя вниз. Не важно, сколько, по его словам, он сбил самолетов, — он пустельга, вот кто он.

— Ой, не надо принижать Серджиуса, Г.Т., — сказала Лулу, — он очень милый.

— Милые мальчики стоят по десять центов за дюжину. Он еще ребенок. А ты — женщина. В этом-то и разница. По-моему, мы понимаем друг друга. Я хочу тебе сказать то, что застряло у меня в мозгу и здорово тебя оглоушит. Хочешь знать, за кого, я считаю, ты должна выйти замуж?