Джон Краули - Эгипет

— А-га.

Она вспомнила, что в руке у нее книга, а страницу она заложила пальцем, а книгу стиснула что было сил — и палец теперь занемел. Она разжала руку. Вдали раздался раскат грома, похожий на выдох облегчения. Она положила книгу, та с шелестом закрылась, Роузи поло жила руку на обложку, как раз в тот момент, когда обложка пыталась лечь на место.

— Ну и что же ты собираешься делать? — спросил он. На колу мочало, начинай сначала.

— Читать.

— Что?

— Книжку.

Под заголовком был эпиграф, цитата, из которой и был позаимствован сам заголовок: Вот юнцы, что витийствуют в театре и дерутся за надкушенные яблоки. Из «Генриха VIII».

— Роузи, честное слово, мне кажется, я заслуживаю большей откровенности. По-моему, ты считаешь, что я не понимаю твоих чувств, но…

— Ох, Майкл, перестань, пожалуйста, говори по-человечески.

Он замолчал, и за это время она приняла решение.

— Мне просто пока, в данный момент, нечего тебе сказать. Мне нечего сказать из того, что я, наверное, должна была бы тебе сказать. Честное слово. Если тебе на самом деле нужно обсудить все это прямо сейчас, можешь позвонить Аллану Баттерману.

— Кому?

— Аллану Баттерману. Он адвокат.

В доме стало темно, как ночью. Прозвучал новый властный раскат грома, миссис Писки запричитала в буфетной и включила свет.

— Думаю, ты найдешь его номер в телефонном справочнике.

Огромные массы теплого влажного воздуха перетекали из комнаты в комнату, миссис Писки суетливо бегала, закрывая окна в столовой, легкие занавески на них беспорядочно метались, как вскинутые в испуге руки.

— Слушай, Майкл, тут дождь начинается, мне надо разыскать Сэм. До свидания.

Она повесила трубку и взглянула на часы. Адвокатская контора уже, наверное, закрыта, она позвонит ему завтра утром, чтобы успеть раньше Майка. Если он вообще будет звонить.

Все хорошо, все в порядке, убеждала она себя; в общем-то она была спокойна, вот только в горле какой-то мерзкий ком.

Все в порядке, потому что всякую чушь типа я-чувствую-что-ты-думаешь, громкие надувные слова, можно теперь говорить, не задевая и не раня друг друга; но каждое обыденное слово казалось до ужаса тяжким, непроизносимым: подгузник, фургон, дом, инструменты. Сэм. Мы.

Так что пусть он разговаривает с Аланом Баттерманом, которому все равно.

Она вышла на веранду. Серые косматые тучи быстро проносились над долиной; деревья пригибались к земле, и листва осыпалась с них, как осенью. Через лужайку бежала Сэм, ветер разметал ее волосы по лицу, за ней шаркал Бони, волоча за собой ее грузовичок. Вокруг них вихрем кружились сухие, попорченные насекомыми листья.

Сдуй, унеси все это, молила Роузи; унеси лето, принеси холодную ясную погоду. Хватит с нее лета. Ей хотелось разводить огонь, спать под одеялом, хотелось ходить в свитере под голыми деревьями, хотелось холодной ясности внутри и снаружи.

Гроза в тот раз так и не началась и мимо тоже не прошла. Когда утих нагнавший мглу ветер, с неба упало несколько нерешительных капель, а потом все стихло, вечернее небо расчистилось; гроза маячила на горизонте, время от времени негромко ворча; люди на вечеринке у Споффорда говорили друг другу: наверняка под ливень попала какая-нибудь другая компания. Густой жаркий воздух был заряжен близостью грозы, а когда под приветственные тосты и под смех взошла луна, громадная, янтарная, как виски, ее свет позолотил зубчатые кромки туч.

На праздник Пирс и Споффорд поехали на стареньком споффордовском грузовичке. Пирс поставил ноги среди ящиков с инструментами и замасленных тряпок, а Споффорд вел машину, небрежно положив одну руку на руль, а вторую высунул в окно. Гравийная дорога, запахи старого грузовика, обдувавший лицо ночной воздух заставили Пирса вспомнить Кентукки, когда они летними субботними вечерами ухаживали за девчонками, — то состояние свободы и ожидания: эта дорога словно стала продолжением той, по которой он шел когда-то и свернул много лет назад — и вот вдруг вновь вывернул на нее на этом перекрестке, кто бы мог подумать, что она вела именно сюда, кто бы мог подумать.

Они свернули на разбитую дорогу и, прыгая по ухабам, довольно скоро подъехали к закрытому придорожному ларьку. В свете фар Пирс разглядел, что здесь когда-то продавались летние закуски — следовал длинный перечень.

Они припарковались там среди других машин, стареньких, как у Споффорда, и поновее, оснащенных всякими приспособлениями, там стоял один маленький ярко-красный автомобиль с откидным верхом и один огромный фургон. Споффорд снял с сиденья грузовика коричневое одеяло с индейским узором, свернул его и сунул под мышку, подцепил указательным пальцем стоявшую сзади огромную бутыль красного вина, повесил ее на плечо и повел Пирса по тропинке, которая вела за павильон и спускалась среди сосен к треугольному черному с золотыми блестками водоему. По тропинке шли другие люди, темные в тени или белые от света луны, они несли закрытые крышками корзины и вели с собой детей.

— Это ты, Споффорд? — спросила крупная женщина с сигаретой во рту, в платье, похожем на шатер.

— Привет, Вэл.

— Ночка что надо, — сказала Вэл.

— В самый раз.

— Луна в Скорпионе.

— Да ты что?!

— Смотри, будь поосторожней, — хохотнула Вэл, и под приветственные возгласы и собачий лай они вышли на расчищенный от леса участок, заполненный людьми и освещенный кострами.

Споффорд был хозяином вечеринки только в том смысле, что участок берега, где она проходила, принадлежал ему: маленький выгон, которым летом пользовались его родители, торговый павильон, несколько садовых столиков и россыпь каменных очагов, наподобие колец друидов, деревянные мостки и пара уборных — для мальчиков и для девочек Споффорд принес с собой бутыль вина, но вел себя не как хозяин, ну, может, чуточку напоминал знатного синьора, когда, отвечая на приветствия и обмениваясь с народом короткими фразами, вел Пирса через толпу. Столы ломились от всевозможных фруктов, мяса, бутылок, сыров, мисок со всякой всячиной, припасов на целый полк, здесь каждый был хозяином и угощал всех. В некоторых дольменах горел огонь, и ночной воздух был пропитан запахом древесного дыма, из-за сосен слышались приглушенные звуки свирели.

Сунув руки в карманы, раскланиваясь направо и налево по примеру Споффорда, Пирс спустился вслед за ним к кромке воды. Луна, висевшая над внушительных размеров деревьями на дальнем берегу, казалась дырой, прорезанной в обсидиановом небе, чтобы впустить прохладный свет далеких небес. Пока они стояли, из-под воды вдруг показалась человеческая фигура, потом их стало две, потом три, и было такое ощущение, словно все это время они спали на дне реки, а теперь проснулись; обнаженные, смеющиеся на ходу, они забрались по лестнице на мостки и стояли теперь в лунном свете, обсыхая, — три женщины: темная, светлая и кремово-розовая, три фации.