Джон Краули - Эгипет

«Вам приходилось раньше глядеть в магический кристалл?» — спросил он.

Мистер Толбот покачал головой.

«Один мой знакомый мальчик, — сказал доктор Ди, — кое-что увидел в этом камне. Он актер, и я ничуть не исключаю, что он мне попросту солгал, но он сказал мне, что там есть существа, способные давать ответы на вопросы, но только в том случае, если спрашивать будет не он; тот человек, которому предназначен этот камень, при дет позже».

Он взял похожую на птичью лапу металлическую подставку и установил в ней кристалл.

«Может так случиться, — сказал он, — что, заглянув в кристалл, вы увидите в нем лицо духа, который привел вас к книге».

Он говорил так ласково, так мягко, но мистер Толбот услышал — или захотел услышать — непререкаемый приказ: Иди сюда и загляни в кристалл. И, услышав приказ, приказ, который не предполагал ни малейшей возможности ослушания, он решил, что ответственность за последствия его дальнейших действий, за то, что вот сейчас он подойдет к кристаллу, встанет перед ним на колени и станет смотреть, ляжет не на него, но на этого человека, чья длинная белая рука указывает на зажатый в птичьей лапке кристалл; и еще на тех, которые уже звали, уже манили его к себе из глубин кристалла.

Он не слышал, что стонет вслух.

Когда доктор Ди положил ему на плечо руку, все, что было в кристалле — корабль, ребенок, силы, глубины, — принялось закрываться, одно за другим, как будто его бросило спиной вперед в зрительный зал, а перед ним с невероятной скоростью задергивали десятки кулис: спиной вперед через окно, через магический кристалл, зажатый в руке одетого в доспех ребенка, сквозь ряды облаченных в зеленое крепких молодых людей, чьи имена, все до единого, начинались на А (они как-то вдруг встревожились все разом и принялись переглядываться между собой, ровно за секунду до того, как рука — его же собственная рука — задернула яркий занавес, и они исчезли тоже), и он упал спиной вперед все в ту же комнату на верхнем этаже дома в Мортлейке, в ночь; перед глазами появился вполне осязаемый шар из дымчатого кварца, и задернут он был, словно занавесом, его же собственной рукой — он стонал, а доктор Ди помогал ему встать с колен и опуститься в кресло.

Доктор Ди посмотрел на него, как на редкостного зверя которого только что поймал в силки или, напротив, выпутал из чужих сетей.

«Кажется, я потерял сознание, — сказал мистер Толбот — Всего на секунду».

«Что еще тебе сказали, — тут же спросил доктор Ди, мягко, но весьма настойчиво. — Сказали тебе что-нибудь еще?»

Мистер Толбот долго не мог произнести ни слова, он сидел и слушал, как сердце постепенно возвращается на свое привычное место в груди. И, взяв таким образом паузу, получил достаточное количество времени, чтобы обдумать все, что скажет дальше, что уместнее будет сказать (никто и ничего ему в кристалле не говорил, по крайней мере он об этом ничего не помнил), а потому сказал: «Там пообещали помощь. Не будет ни единого ответа, который там стали бы от тебя скрывать. Это они мне пообещали наверняка.

Я точно помню».

«Слава тебе, Господи, на все воля Твоя, — еле слышно сказал доктор Ди. — Явлено видение in chrystallo. Я уже все это записал».

По телу мистера Толбота прошла дрожь и вместе с ней волна тепла; он перевел взгляд на обрамленный в птичью лапку кристалл на столе, такой далекий теперь, такой маленький, кристалл, в котором скрывались глубины, точно такие же, как в его собственной душе. Аннаэль Аннахор Анилос Агобель. Если он сейчас откроет рот, наружу хлынут имена, сотни, сотни сотен, тысячи сотен имен.

Он открыл рот, и глотку ему заткнул чудовищной силы зевок, до хруста в челюстях, до косины в глазах. Он рассмеялся, и вместе с ним рассмеялся доктор Ди, как будто Над Ребенком, который валится с ног от усталости.

Когда Толбота покормили ужином и отвели, усталого, наверх в постель, когда Кларксон, радуясь подаренной книге, отбыл восвояси, доктор Ди протер очки, надел их на нос, привернул фитилек лампы и снова сел за книгу которую принес Толбот.

Он владел дюжиной шифров, из которых некоторые судя по всему, были ничуть не младше этой книги. Ему был ведом ряд монастырских тайнописей; он знал древневаллийский огам.

Его друг, великий маг Карданус пользовался так называемой решеткой, способом чтения, при котором сперва нужно было прочесть сверху вниз первый столбец букв, затем, снизу вверх, второй, и таким образом истинное послание высвобождалось из-под ложного, написанного обычным способом, строчками слева направо; доктору Ди этот трюк казался чистой воды ребячеством и разгадать его — легче легкого.

Любой шифр, по крайней мере из тех, с которыми ему до сих пор приходилось сталкиваться, рано или поздно можно разгадать. Невозможно разгадать только один-единственный способ шифровки: тот, с которым он познакомился при изучении «Стеганографии», великой книги аббата Тритемия, которую Кристофер Плантин когда-то давным-давно отыскал для него в Антверпене. Шифр, который невозможно разгадать, не переводил буквы в другие буквы или в числа, не переводил слова или фразы в другие слова или фразы; он переводил один предмет — тот предмет, о котором действительно шла речь, — в другой, принципиально другой предмет. Переведи свои намерения в говорящую птицу, и пусть эта птица скажет о твоих намерениях; закодируй свое сообщение в книге о постройке автоматов, и, когда при помощи изложенных в ней инструкций будет создан автомат, его механическая рука отследит в этой книге отправленное тобой сообщение. Напиши (именно так и сделал аббат Тритемий) книгу о том, как призывать на землю ангелов, и, если ты все сделаешь правильно, ты дашь ангелам волю самим написать книгу аббата Тритемия, на собственном, ангельском языке, который, при попытке говорить на нем сам собой переведется в книги, и в чудеса, и в науки, и в мир на земле.

Сам доктор Ди чаще всего пользовался куда более практичным способом шифровки: у него в запасе было огромное количество фраз на самых разных языках, каждая из которых заменяла собой в тайном послании одно из ключевых слов. Слово «плохо» могло выглядеть как «Благословенна чарами Паллада», или «Ты восхищенья дам достойна, о Астарта», или «И воцарилось божество добра». Если та же фраза писалась по-гречески, она могла означать совсем другую вещь, скажем, «корону» или «кражу».

Из такого рода фраз можно было составлять целые тексты, они были специально подобраны в рифму так, чтобы из них при необходимости складывались длинные, нудные, темные по смыслу аллегорические фантазии, за которыми в действительности стояла какая-нибудь краткая и роковая фраза: Герцог умрет ровно в полночь. Если честно, то единственным непоправимым неудобством этого способа кодирования было то обстоятельство, что шифровка всегда была значительно длиннее сообщения.