Дорис Лессинг - Золотая тетрадь

— Анна, мне так понравилась ваша книга.

— Я рада, спасибо.

— У нас сейчас Африка, африканские проблемы вызывают большой интерес.

Я ухмыляюсь и говорю:

— Но в книге все-таки затрагиваются вопросы расовой дискриминации.

Она ухмыляется, она благодарна мне за мою ухмылку, и говорит:

— Однако зачастую весь вопрос в том — до какой степени. Скажем, в вашем прекрасном романе, у вас молодой летчик и негритянская девушка спят друг с другом. Так вот, станете ли вы утверждать, что это так уж важно? Станете ли вы утверждать, что их сексуальные отношения — неотъемлемая составляющая вашего романа?

— Нет, не стану.

Миссис в некотором замешательстве. По ее усталому, необычайно проницательному взгляду понятно, что она слегка разочарована. Она надеялась, что я не стану идти на компромиссы; хотя ее работа как раз и состоит в том, чтобы добиваться обратного. Для нее, как я теперь понимаю, ключевым моментом сюжета является как раз именно секс. Ее манера общения со мной неуловимо меняется: она теперь имеет дело с писателем, который готов пожертвовать своей честностью, лишь бы попасть на телевидение. Я говорю:

— Но ведь, конечно же, если бы их любовь и проявлялась в самых целомудренных из всех возможных форм, это все равно было бы нарушением вашего кодекса?

— Весь вопрос в том, как это будет преподнесено.

К этому моменту мне уже понятно, что можно просто остановиться, прекратить весь этот разговор, он больше не имеет смысла. И связано ли это с моим подходом, с моим мнением? Нет, отнюдь; все дело в том одиноком американце в углу, в том волнении, которое он вызвал у моей собеседницы. Я дважды видела, что он на нее смотрит; я думаю, ее беспокойство оправданно. Он для себя решает, подойти ли ему к ней или, может быть, уйти и прогуляться одному. Однако, похоже, она ему нравится настолько, что он решает посидеть еще. Официант уносит тарелки с нашего стола. Миссис Райт рада услышать от меня, что я готова выпить кофе, но не хочу десерта: во время этой поездки у нее то деловой обед, то ужин, а чаще — и обед, и ужин каждый день, и для нее большое облегчение — все это дело сократить хотя бы на одно блюдо. Она еще раз бросает взгляд на своего соотечественника-отшельника, который пока не подает никаких признаков того, что собирается уходить; и она решает вернуться к работе.

— Когда я размышляла над тем, как бы мы могли использовать ваш по-настоящему прекрасный материал, мне пришло в голову, что из него мог бы получиться великолепный мюзикл: обойти серьезные вопросы в мюзикле порою проще, чем в прямолинейном повествовании.

— Место действия мюзикла — Центральная Африка?

— Во-первых, если мы будем делать мюзикл, это решит проблему фона, на котором разворачивается сценическое действие. Ваш фон прекрасен, но он совсем не для телевидения.

— Вы имеете в виду стилизованные декорации с африканским пейзажем?

— Да, идея именно такая. И очень простая история. Молодой английский летчик проходит военную подготовку в Центральной Африке. Хорошенькая молодая негритянка, с которой он знакомится на вечеринке. Он одинок. Она к нему добра. Он знакомится с ее семьей.

— Но в тех краях у него нет ни малейших шансов повстречать на вечеринке негритянскую девушку. За исключением политического контекста — крошечное меньшинство из числа живущих там людей пытаются сломать «цветной барьер». Вы же не собираетесь ставить политический мюзикл?

— Ах вот что, я не понимала… допустим, он попал в аварию, она ему помогла и привела его к себе домой?

— Она не смогла бы привести его к себе домой, не нарушив дюжины законов. А если бы ей и удалось как-нибудь незаметно его к себе протащить, это было бы и очень страшно, и опасно, и весь настрой оказался бы совсем неподходящим для мюзикла.

— В мюзикле можно говорить об очень и очень серьезных вещах, — она вроде бы упрекает меня, но делает это чисто формально. — Мы могли бы использовать местные песни и танцы. Музыкальная культура Центральной Африки — это нечто совершенно неведомое нашим зрителям.

— В то время, которое описано в романе, африканцы слушали американский джаз. Они тогда еще не начали развивать собственные музыкальные формы.

Ее взгляд говорит мне: «Вы просто стараетесь быть сложной и неприятной». Она уходит от темы мюзикла и говорит:

— Что же, если мы купим права на книгу, намереваясь снять сюжет в обычной манере, я чувствую, что место действия придется изменить. Я предлагаю сделать так: военная база в Англии. Это — американская база. Американский солдат влюбляется в молодую англичанку.

— Солдат — чернокожий?

Она колеблется.

— Ну, это было бы довольно сложно. Потому что, в конце концов, в своей основе это просто любовная история. По своей сути. Я очень-очень большая поклонница британского военного кино. Вы делаете такие прекрасные фильмы о войне — такая сдержанность. У вас — большое чувство такта. Такого рода чувства — мы тоже должны стремиться к этому. И атмосфера того времени — атмосфера времен битвы за Британию, и на этом фоне — простая история любви, один из наших мальчиков, одна из ваших девочек.

— Но если бы вы сделали своего солдата чернокожим, вы могли бы использовать и музыку коренных жителей вашей южной глубинки?

— Ну да, конечно. Но видите ли, это не будет чем-то свежим и новым для наших зрителей.

— А, понимаю теперь, — говорю я. — Хор чернокожих американских солдат поет в глухой английской деревушке, идет война, и хор хорошеньких и свежих английских девушек, которые не только поют, но и исполняют танцы коренных жителей английских деревень.

Я ей ухмыляюсь. Она мрачнеет. Потом она мне ухмыляется в ответ. Наши глаза встречаются, и она фыркает от смеха. Она опять смеется. Потом она берет все под контроль и сидит насупившись. И так, как будто этот ведущий подрывную работу смех и вовсе не звучал, она вздыхает глубоко и начинает:

— Вы, разумеется, художник, и художник прекрасный, и для меня большая честь — иметь возможность с вами повстречаться и поговорить, и я понимаю ваше глубокое и вполне естественное нежелание менять что-либо в том, что вы написали. Но позвольте мне вам сказать, что это ошибка — так нетерпимо относиться к телевидению. Это — искусство будущего, вот как я это вижу, и вот почему я думаю, что для меня большая честь работать на телевидении и для него.

Она замолкает: американский отшельник глазами ищет официанта, — но нет, он просто хочет еще кофе. Она снова обращает свое внимание ко мне и продолжает:

— Как однажды сказал один великий, и очень великий, человек, искусство — это вопрос терпения. Может, вы согласитесь подумать над тем, что мы здесь с вами обсуждали, и напишете мне потом? Или, быть может, вы захотите взять да попробовать написать для нас сценарий на другую тему? Конечно, мы не можем сделать официальный заказ автору, который не имеет опыта работы с телевидением, но мы будем очень рады оказать вам всяческую помощь и дать необходимые советы.