Дорис Лессинг - Золотая тетрадь

И все эти переживания сильны настолько, что это вызывает тревогу, они явно питаются обидой, которая не имеет никакого отношения к доктору Весту. Элле неприятно испытывать все эти чувства, и ей стыдно. Элла задается вопросом, почему доктор Вест — этот не слишком привлекательный мужчина средних лет, женатый на невероятно компетентной и скорее всего очень скучной женщине, — не вызывает у нее сочувствия. Почему бы ему и не попытаться привлечь какую-то романтику в свою жизнь? Но рассуждения такого рода оказываются совершенно бесполезными. Элла возмущена его поведением, она его презирает.

Встреча с Джулией в доме общего друга, обе держатся прохладно. Элла, «совершенно случайно», заговаривает с Джулией о докторе Весте. Через несколько минут женщины — снова подруги, как будто холодности никогда и не было. Но теперь в основе их дружбы лежит та сторона их отношений, которая раньше всегда занимала второстепенное положение, — критическое отношение к мужчинам.

На рассказ Эллы о докторе Весте Джулия отвечает следующим рассказом: актер их театра как-то вечером проводил ее до дома и поднялся к ней на чашечку кофе, он сидел у нее и жаловался на свой брак. Джулия:

— Я была вся такая добрая, понимающая, как всегда с советами наготове, но я так устала все это раз за разом выслушивать, что мне хотелось завыть от тоски!

В четыре часа утра Джулия осторожно дала гостю понять, что она устала и что ему, наверное, пора домой.

— Но, дорогая моя, ты бы видела! Он выглядел так, будто я нанесла ему смертельное оскорбление. Я понимала, что, если он этой ночью не уложит меня в постель, его «эго» будет страшно и непоправимо уязвлено, ну, я и отправилась с ним в постель.

Мужчина оказался импотентом, Джулия была тактична.

— Утром он сказал, что вечером может снова заглянуть ко мне. Он добавил, что принять его — это то малое, что я могу сделать, чтобы дать ему возможность искупить свою вину. По крайней мере, у него есть чувство юмора.

И вот этот мужчина провел с Джулией и вторую ночь. Со столь же плачевными результатами.

— Естественно, в четыре утра он ушел, чтобы его малышка могла поверить, что супруг просто заработался до глубокой ночи. Перед тем как от меня выйти, он обернулся и заявил: «Ты — женщина, которая кастрирует мужчину. Я сразу так и подумал, как только впервые тебя увидел».

— Боже, — сказала Элла.

— Да, — сказала Джулия с яростью. — Самое смешное, человек он хороший. Я хочу сказать, я бы никогда не смогла предположить что он способен на такие комментарии.

— Не надо было ложиться с ним в постель.

— Но ты же знаешь, как это бывает, — в таких случаях всегда наступает момент, когда мужчина выглядит таким израненным, когда его мужское достоинство уязвлено настолько, что это становится невыносимым, и ты чувствуешь потребность приободрить этого мужчину, поддержать его.

— Да, но потом они просто пинают нас изо всех сил, так зачем же мы так себя ведем с ними?

— Да, но я, похоже, совсем не умею учиться на своих ошибках.

Через несколько недель Элла встречает Джулию и говорит ей:

— Четверо мужчин, а я даже никогда и не пыталась ни с кем из них заигрывать, позвонили мне, чтобы сообщить, что их жены находятся в отъезде, и в голосе каждого звучала эта восхитительная, кокетливо-скромная нотка. Это и в самом деле поразительно — знаешь мужчину много лет, работаешь с ним, а потом, стоит его жене уехать, у него сразу меняется голос и он, похоже, начинает думать, что ты готова из кожи вон вылезти, лишь бы оказаться с ним в постели. Как ты думаешь, что, черт возьми, творится у них в голове?

— Намного лучше об этом не думать.

Повинуясь внезапному импульсу сказать Джулии что-нибудь умиротворяющее, очаровать ее (и, когда она начинает говорить, она распознает в этом ту же потребность сказать что-нибудь умиротворяющее и очаровать, которая бывает у нее при общении с мужчинами), Элла говорит:

— Ну, по крайней мере, когда я жила в твоем доме, такого не бывало. Что само по себе странно, не так ли?

На лице Джулии мелькает выражение торжества: ну что ж, значит, хоть на что-то я была годна…

Повисает неловкая пауза: Элла по своему малодушию упускает шанс сказать Джулии, что та нехорошо себя повела, когда она от нее уехала; шанс «откровенно все проговорить». И в этом неловком молчании витает мысль, естественно вытекающая из фразы «это само по себе странно, не так ли?» — может ли такое быть, что мужчины считали их лесбиянками?

Элла и раньше рассматривала такую возможность, ее эта мысль забавляла. Но она думает: «Нет. Если бы мужчины считали нас лесбиянками, это бы их привлекало, они бы буквально роились вокруг нас. Все мужчины, которых я знала, говорили о лесбиянках с каким-то смаком — или откровенным, или подсознательным. Это один из аспектов их немыслимого тщеславия: каждому из них нравится видеть в себе спасителя этих заблудших женских душ».

Элла вслушивается в горечь звучащих в ее мозгу слов, и это ее потрясает. Дома она пытается проанализировать истоки той горечи, которая ее переполняет. Она чувствует, что буквально отравлена ею.

Элла думает, что не случилось ничего такого, чего бы не происходило с ней раньше, всю жизнь. Женатые мужчины, оставшись временно без своих жен, пытаются завести с ней роман — и так далее и тому подобное; десять лет назад она бы не придала этому никакого значения, не стала бы об этом рассуждать. Она воспринимала все это в качестве одного из рисков и одной из возможностей, связанных со статусом «свободной женщины». Но десять лет назад, поняла Элла, она испытывала нечто, в чем в то время не отдавала себе отчета. Она испытывала чувство удовлетворения, победы над женами; потому что она, Элла, та самая свободная женщина, возбуждала мужчин сильнее, чем их скучные усталые супруги. Оглядываясь назад и признавая за собой чувства такого рода, она стыдится самой себя.

Элла также думает, что она теперь общается с Джулией словно исполненная горечи старая дева. Мужчины как враги. Они. Она решает, что не станет больше откровенничать с Джулией, или, по крайней мере, изгонит из своих речей нотки сухой горечи.

Вскоре случается следующий эпизод. Редактор одного из отделов пишет в соавторстве с Эллой серию статей, где даются советы о том, как справляться с проблемами эмоционального порядка — проблемами, о которых чаще всего идет речь в приходящих в редакцию письмах. Несколько вечеров они с Эллой вместе допоздна сидят на работе. Статей должно быть шесть, и у каждой — два заголовка. Один — официальный, а другой — шутливый, в рабочем порядке используемый Эллой и ее коллегой. Например, «Бывает ли так, что вам надоедает собственный дом?» у Эллы с Джеком превращается в «Помогите! Слетаю с катушек». Или: «Муж, пренебрегающий семейной жизнью» превращается в «Мой муж спит со всеми подряд». И так далее. И Элла, и Джек много смеются, когда они работают вместе, забавляются чрезмерной простотой тона этих статей, однако пишут они их очень старательно, прилагая немало усилий. Они оба понимают, что шутить их заставляют та боль и та разочарованность, которыми пропитаны страницы писем, мощным потоком льющихся в редакцию, а также их неверие в то, что статьи смогут хоть как-то облегчить эти страдания.