Дорис Лессинг - Золотая тетрадь

— Я не из-за этого иногда задумывалась… не изменился ли ты. А из-за того, как ты обращаешься со своей матерью.

Анна видела, как кровь ударила Томми в лицо, — потом он опустил голову, он молчал. Он сделал рукой жест, который означал: хорошо, но сейчас оставь меня в покое. Анна попрощалась и ушла, пройдя мимо Марион, которая стояла к ней спиной.

Анна отправилась домой, шла она медленно. Она не знала, что произошло между ними троими, или — почему это произошло, или — чего же в самом деле им стоит теперь ждать. Но она знала, что какая-то преграда рухнула и что теперь все переменится. Она ненадолго прилегла; встретила и покормила Дженет, когда та вернулась из школы; мельком увидела Ронни, что подсказало ей, что позже может случиться столкновение их волеизъявлений, а потом села и стала ждать, когда придут Молли и Ричард.

Когда Анна услышала, как они поднимаются по лестнице, она собралась с силами, чтобы быть готовой к неизбежным спорам, но оказалось, что это было лишним. Они вошли почти как друзья. Было видно, что Молли настроена миролюбиво, она старалась вести себя так, чтобы ничем не нагнетать обстановку. К тому же у нее не было времени накраситься после спектакля, и в ее лице не было той яркости, которая всегда так раздражала Ричарда. Они сели. Анна разлила напитки.

— Я с ними виделась, — доложила она. — И думаю, все будет хорошо.

— И как же тебе удалось добиться такой чудесной перемены? — осведомился Ричард, слова его были саркастичны, но не тон.

— Я не знаю.

Молчание. Молли и Ричард переглянулись.

— Я действительно не знаю. Но Марион говорит, что она к тебе не вернется. Думаю, это правда. И я предложила им съездить куда-нибудь отдохнуть.

— Но я несколько месяцев только и делал, что об этом говорил, — сказал Ричард.

— Думаю, если бы ты предложил Томми и Марион съездить куда-нибудь, в одно из тех мест, где ты ведешь дела, и предложил бы им изучить там обстановку, они бы согласились.

— Я просто потрясен, — заявил Ричард, — меня изумляет, как вы обе умеете выступить с каким-то предложением, повторить то, что я твержу давным-давно, и сделать вид, что это — абсолютно новая, блестящая идея.

— Все изменилось, — ответила Анна.

— Ты не объясняешь — почему, — сказал Ричард.

Анна поколебалась, потом сказала, обращаясь к Молли, а не к Ричарду:

— Это было очень странно. Я туда пошла, не имея ни малейшего понятия, о чем мне с ними говорить, что им сказать. Потом я впала там в истерику, в которой пребывают они оба, я даже там всплакнула. Это сработало. Ты понимаешь?

Молли подумала, потом кивнула.

— Ну а я не понимаю, — сказал Ричард. — Ну и ладно. Что будет дальше?

— Тебе нужно пойти и повидаться с Марион, и все уладить, — и, Ричард, не придирайся к ней и не ворчи.

— Я к ней не придираюсь и не ворчу, это она придирается ко мне и ворчит, — сказал Ричард, раздраженно.

— И я думаю, Молли, тебе сегодня надо поговорить с Томми. По-моему, он может оказаться готовым к разговору.

— В таком случае пойду прямо сейчас, пока он не лег спать.

Молли встала, вместе с ней встал и Ричард.

— Премного благодарен тебе, Анна, — сказал Ричард.

Молли рассмеялась:

— Уверена, в следующий раз мы снова вернемся к нашим обычным колкостям, но какое же это наслаждение, хотя бы один раз присутствовать при столь учтивом разговоре.

Ричард рассмеялся — невольно, но вполне искренне; он взял Молли под руку, и они вместе начали спускаться вниз.

Анна же пошла наверх, к Дженет, чтобы там, в темноте, посидеть рядом со спящим ребенком. Как обычно, она сразу ощутила мощные волны любви и желания защищать; но сегодня она позволила себе критично проанализировать свои чувства: «Я не знаю никого, кто был бы неуязвим, кто бы не мучился, не сражался, в лучшем случае о ком-то можно сказать, что он пребывает в непрестанной борьбе, — но вот я прикасаюсь к Дженет и сразу чувствую: ну нет, у нее все будет по-другому. А почему все должно быть по-другому? Не будет по-другому. Я отправляю ее на поле брани, но, когда я смотрю на нее спящую, я чувствую и думаю совсем иначе».

Анна, отдохнувшая, успокоенная, вышла из комнаты Дженет, прикрыла за собой дверь и замерла в темноте лестничной площадки. Настал момент для встречи с Ивором. Она к нему постучалась, немного приоткрыла его дверь и сказала в темноту:

— Ивор, ты должен отсюда уехать. Ты должен уехать отсюда завтра.

Молчание, потом медлительный и почти что добродушный голос:

— Должен признать, что я вас понимаю, Анна.

— Спасибо, я надеялась на это.

Она закрыла дверь и пошла наверх. «Как просто! — подумала она. — Почему я себе воображала, что это будет сложно?» Потом перед ее мысленным взором ясно предстала следующее картина: Ивор поднимается по лестнице с большим букетом. Конечно, подумала она, завтра он попытается все с ней уладить, поднимется по лестнице, держа в руке букет цветов, он постарается ее задобрить.

Анна была настолько уверена в том, что это непременно произойдет, что в обеденное время, когда Ивор появился на лестнице, держа в руках большой букет цветов, устало улыбаясь, как мужчина, решительно настроенный на то, чтобы задобрить женщину, она уже ждала его.

— Самой лучшей на свете хозяйке, — промурлыкал он.

Анна взяла цветы, поколебалась, потом ударила его этими цветами по лицу. Ее трясло от ярости.

Он стоял и улыбался, немного отвернувшись, пародийно изображая мужчину, который претерпевает незаслуженное наказание.

— Так-так, — промурлыкал он. — Так-так-так.

— Убирайся, — сказала Анна. Никогда в своей жизни не была она так зла.

Ивор пошел наверх, и спустя несколько минут она услышала, как он пакует вещи. Вскоре он спустился, в каждой руке — по чемодану. Его имущество. Все, что у него в этом мире есть. Ах, как печально, ах, этот несчастный юноша, все его имущество заключено в пару чемоданов.

Ивор выложил на стол деньги, которые он ей задолжал — за пять недель, потому что всегда платил неисправно. Анна с интересом отметила, что ей пришлось подавить в себе импульсивное желание не брать эти деньги, вернуть их ему. А он тем временем стоял с видом утомленного отвращения: вот эта жадная до наживы женщина, ну чего еще от нее ждать?

Он, должно быть, утром снял эти деньги в банке или у кого-то взял взаймы, что означало, что он был готов к тому, что она ему не уступит, невзирая на цветы. Должно быть, он себе сказал: «Есть шанс, что я договорюсь с ней при помощи цветов. Я попытаюсь это сделать, ради этого можно рискнуть суммой в пять шиллингов».

В черной тетради больше не соблюдалось исходное деление записей на две части: «Источник» и «Деньги». Теперь страницы были покрыты газетными вырезками, вклеенными в тетрадь и датированными. Они охватывали 1955, 1956, 1957 годы. В каждой из этих заметок речь шла о насилии, смерти, мятежах, ненависти — где-нибудь в Африке. Была только одна запись, сделанная рукой Анны, датированная сентябрем 1956 года: