Елена Черникова - Золотая Ослица

- Отдохни немного. Ты уже почти злишься, ты почти забыла - чем мы хотели заняться. Сударыня, я предлагаю следующее: вы помолчите, а я развлеку вас историей. Я тут по случаю книгу с собой взял, хотите - почитаю? - попутчик положил ладонь на штапельную темно-бордовую обложку. Ли краем глаза разглядела изящную кисть, квадратные лунки, крупный большой палец, резко вынесенный вбок.

- Рассказывайте. Там... похоже на меня?

- Да-да. Конечно. Неуместная застенчивость. Дело было...

Рассказ ночного попутчика

Дело было в постели. Ночью. Зимой. Он и она. Интригует, не правда ли? Можете не отвечать.

Ему тридцать, ей двадцать два. Оба давно знакомы с процессом, отношения прекрасные, про любовь ни звука ни с одной стороны. Кровать удобная, белье свежее, тела чистые, речи корректные, оба страстно увлечены каждый своей находкой. Он нашел ее, она - его. Оба состоят в браке, каждый в своем, детей нет.

У него есть редкая манера, с которой она столкнулась впервые. Вроде бы ничего особенного, но ее восторг ввиду этой манеры увеличивается день ото дня. Желая проверить и углубить ее готовность, он вводит в нее большой палец левой руки. Она умиляется и движется навстречу этому странному длинному пальцу, мысленно представляя себе жест с поднятым большим пальцем вне рассматриваемой ситуации: здорово! Отлично!

Она шутит: милый, у тебя же все пальцы очень длинные, ты сам вон какой длинный, почему ты пробираешься в меня именно большим?

Во! - какая ситуация, - грубовато разъясняет он. И мне так удобнее, а тебе? Мне нравится, соглашается она.

Пока они беседуют, палец изучает местность, не пытаясь выдать себя за что-нибудь другое. Палец - корректный разведчик, но он только палец. Владелец пальца отменно воспитан. Он ничего не путает, никуда не торопится, он не занят никакими прелюдиями, он честно и эгоистично наслаждается. Она тоже ничего не ждет и никуда не торопится, потому что он выносливее ее и лучше просто тихо полежать. Подумать, почувствовать. Потому что когда он решит, что пора начинать - она потеряет зрение, слух, память и прочие возможности.

Начинает он очень медленно, у него большой, объемистый, увесистый прямой орган, с которым лучше не суетиться. Его надо осторожно расположить, чтоб не наделать бед. Габариты обязывают. Она тихонько помогает ему устроиться и в знак одобрения сжимает стенками. Он осваивается, осматривается и падает, влетает в нее первый раз. Она зажмуривается, он падает второй раз, он падает и падает в глубину, удивленно раздвигающуюся навстречу его бешеной силе, его медленности, уверенности. Она каждый раз искренне поражена: такой огромный, он всегда располагается в ней с абсолютным взаимным комфортом, она бесстрашно отвечает ему, и их столкновения так прекрасны, что идея оргазма, так захватившая одураченное человечество в текущем веке, начисто вылетает из их голов.

И так два года подряд. Встречаются, делают хорошее дело, встают, одеваются, посмеиваясь над белым светом и поджидающими их супругами, расходятся по своим квартирам. Встречаются, делают, одеваются, посмеиваются, уходят. Между делом переписываются. Иногда часов по десять гуляют по большому городу, их окружающему, и разговаривают о посторонних предметах.

Иногда устраивают друг другу оргии: покупают свежую осетрину, запекают в грибах и прочих помидорах с зеленью, пьют дорогое вино и опять медленно раздеваются, не успевая поинтересоваться - есть ли рядом мебель.

Время от времени чудачат: она пытается окружить губами, зубами, ресницами, ну, чем-нибудь таким его огромный член и вытряхнуть сперму просто так, чтобы он не шевелился, - он в меру стонет, кончает, но минуты через две, опровергая физиологию, придавливает ее к ложу и начинает сам.

Время от времени он, словно вспомнив какую-то инструкцию, раскладывает ее на спине, аккуратно раздвигает ей ноги, разглаживает складки, обнажает вход, забирается туда губами, языком, пальцами, а то и всем этим одновременно, - тогда и она добросовестно и быстро кончает, он всматривается в непутевое ослабевшее тело, укоризненно качает головой - и начинает то, что надо.

Вот такая история.

Время от времени о них догадываются заинтересованные лица. В том числе и супружеские. Тогда с грохотом рушатся браки, разбегаются любовники, меняются места жительства, прописки, страны пребывания, пишутся гневные письма и юмористические рассказы, родятся дети, умирают старики, попутно распадаются империи, производятся шумные революции, - а эти оголтелые встречаются, делают, одеваются, посмеиваются и отправляются по своим делам. Иногда переписываются. Рассказ окончен.

- Хорошая история, - говорит Ли, поправляя шубу.

Как вы помните, она сидит на диванчике в салоне ночного троллейбуса - с ногами, подобранными под себя. Туфли на шпильках стоят на полу. Ли окутана своей шубой со всех сторон. Шуба очень пушистая,

на первый взгляд - черная. Если присмотреться, то

и серая, и синяя, и местами коричневая. Наверху сооружения покоятся ее светло-белые натуральные соблазнительные волосы, заменяющие шапку.

- История-то хорошая, - повторяет Ли, - но

ее не поднять ни камерой, ни кистью, ни подмостками... Это, ближе к истине, сценарий мультика. У вас там, под штапельной обложкой, сборник мультиковых сценариев?

- Сборник. И почти все истории - маленькие.

Вы же не устали слушать? - заботливо спросил ее

попутчик.

- Нет-нет. Пожалуйста, еще что-нибудь такое. А у вас они все такие оптимистичные? - Ли вовсе не хотелось иронизировать, но как-то так само выходило.

- Все, - заверил он. - Мы вернемся к этому сборнику. А сейчас, мадам, я хотел бы напомнить вам...

- В самом начале вы говорили "сударыня", - заметила Ли.

- Сударыня, вы совсем забыли про первый поцелуй, - напоминает он.

- Но я не помню! - возмущается она. - То есть нечего помнить!

- Надо. - Он перелистывает страницу.

- Да пожалуйста, - обижается Ли. - Слушайте...

Еще раз про первый поцелуй

...Поцеловаться было необходимо. В родном классе храбрецов не находилось. В параллельных учились параллельные и недоступные, они вообще не рассматривались как потенциальные партнеры. В музыкальной школе, где я тоже была отличницей, мужчины были все какие-то узкоспециальные: то баянисты, то ударники. Это, знаете ли, не самые сексапильные профессии. На роялях играли девицы...

- А вот тут вас всякий за руку схватит! По барабанщикам все девицы томятся! - блеснул знанием жизни ночной попутчик.

- По барабанщикам из гастролирующего ансамбля. А школьник одержимый обучением на ударных - это фанатик, который слышит только свой внутренний ритм, у него палочки в руках двадцать четыре часа в сутки, у него глаза смотрят внутрь черепа. Он по школьному коридору идет как по ксилофону. Он инструмент. Если вы внезапно ляжете поперек коридора, он даже не споткнется: он спляшет ритмический узор на вашей удачно подвернувшейся спине и, счастливый, понесется вдаль.