Вениамин Чернов - Разрозненная Русь

Демка-десятник, русобородый, вращая синими полоумными глазищами, заорал:

- Давай багры, ужицы (веревки), оцепи оружие!..

- Куды?!.. - над ними навис здоровущий Касьян-сотский.

- Ты что, сам не знаешь?.. Вон две перевернутые лодки!.. Зацепились и ждут, - пока зеваем-орем, и они вслед за ватаманом Булгаком уйдут!.. Давайте пошевеливайте, ребяты!

- Их уж не спасешь, себя только сгубим..., - вишь, как их вниз тащит...

Один из ушкуйников, по кличке Гусак - высокий худой, вытянув длинную шею, с надеждой посмотрел на сотского, к которому подбегали его ближние слуги-воины.

- Ах ты!.. - шлепнуло, бухнуло, - это подскочивший Демка снизу вверх ударил кулаком своего гребца по носу. Остальные с уважением и опасливо косясь на своего десятника-ватамана-кормчева, схватили опорожненную лодку и потащили в воду...

Сотский обозлился:

- Дурни! Остановите-ка их, - приказал своим слугам-воинам, я на них гривны вложил!.. Мне решать!..

Демка остановился, к ним стали подходить, несколько человек встали рядом, - лица мужественные, честные.

- Спасти надо!.. как иначе-то... пальцы, руки цепенеют - ждут, а мы тут!.. - потащил лодку с четырьмя своими, но сотские слуги перегородили путь.

- Утопните! Не ходите, - сотский хотел по-хорошему, но тут из рядов стоящих на берегу и сочувствующих Демке, послышался хрипловатый сильный голос:

- Ты, Касьян, лодками не распоряжайся: серебро, которое вложил, мы отработали-отбили!.. Ты себе не присваивай! - и уже истерично: - Хватит!.. Мы от чего ушли, снова к тому и пришли, что ли?! Опять хозяева появятся, опять одни - жируют, другие в нищете и в голоде, что ли?!.. Не бывать тому, мы тут, на Вятке, вольный город построим, вольная русская земля будет тута-ка, а теперь пусти нас... Мотри, вернемся, соберем Вече, как наши дедичи делывали в Великом Новом граде... И избранные в Вече вновь будут бескорыстными слугами народа. Выберем Главу и его товарища такого, которые на себе тащили тяжесть власти... служили бы по долгу и чести своим людям, народу... Опять!.. У кого мошна тяжела, брюхо толще и рожа шире - тот сидит на народе и понужает им...

Голос принадлежал седовласому Рядану Монаху, который ушел из монастыря и присоединился к ушкуйникам перед самым походом. Кем был в миру он, никто не знал, но только по виду по поведению явно был не простым мужиком-навильником - грамоту и многого такого знал и умел, для чего нужны ум, природные данные и знания и воспитание. Он бросился к Демке на помощь, - вместе с ним - еще семеро! Всего - 13...

Никого не смогли спасти. Сами едва не утонули.

Поздно ночью (ветер переменился - дул с запада с берега, - притомился, притих), таща свои лодки на веревках, - одни тянули, другие отталкивали веслами от берега - поднялись к стану двенадцать человек во главе с Ряданом. Раскачиваясь от усталости, он подошел к ближайшему костру, сел; рядом бухнулись и все остальные вернувшиеся, - Демки среди них не было. Даже в красноватом оттенке слабого костерного света была заметна на смертельно уставшем лице Рядана лежащая великая печаль. Он свесил голову, седые мокрые волосы упали на белевший лоб, закрыли и глаза, сникшая голова беззвучно затряслась... Поднял голову - пегая слипшаяся борода задралась. Над головой - черное Небо! - Ни звука, ни света - темно: бездождевые тучи закрыли Небесную Твердь. Он задвигал, замахал рукой, - поняли, что он крестится.

- Господи! Прости нас, грешных и бестолковых; по нашей вине сгибли братья... Страшной смертью умерли они, и не попадут души ихние к Тебе, Господи, в Рай...

К костру стали собираться. Подошел и сел на корточки проводник (то ли из вятчан, то ли пермяк), он нескрываемым любопытством смотрел, как молится и плачет Монах. Ему жалко стало русского.

- Ни нада плачь, - эта Кама бзяла сибе жертба, типерь Она утихла и даст нам пылыть и не бозмет больше к себе никобо...

Рядан, не обращая внимания на язычника-проводника, продолжал молиться-плакать.

... - Я чирез болок пробеду, - близка Чепца покажу, а тама быйдите Бюткэ (Вятка), настроите себе изба, баба налобите, зик-зик поделаите и она многа-многа чилобечкоп народит...

Кто-то не выдержал и громко прыснул со смеха, другой - закашлялся-захохотал в кулак, третий - во весь голос по-жеребячьи загоготал...

Монах резко и грозно мотнул головой, блеснул зло глазами на черт знает что говорящего проводника (вмиг стихли), на стоящих, сидящих вокруг ушкуйников, и все вновь увидели, как загорелись-засверкали зло в темноте глаза старого Рядана.

- Не Кама в жертву взяла, а по нашей глупости!.. Бог через человека все делает. Зачем мы зашли в бурлящую реку? Кто посадил на непросушенные, непроконопаченные лодки?.. Сами - мы!..

Надо просушить лодки, проконопатить, заготовить корма - у всех почти мешки с едой смыло в реку...

- А нам велено завтра с утра уже плыть, - благо ветер стих и около берега...

- Кто такой бестолочь?! - встал Рядан, от ярости забылась усталость.

- Я!.. Хозяин всех лодок, снастей и припасов, - Касьян стоял рядом. - Тебе было сказано не ходить. А ты?!.. Булгака часть теперь мне перешла, так что все теперь мое! - последние слова прокричал сотский в лицо Рядану...

- Ах ты хозяин, ах ты сукота! Привык на людском горе наживаться, - Монах ударил Касьяна в грудь, - сотский чуть не упал, охнул, схватил Рядана двумя руками за горло и начал душить... Люди стоящие впервое время растерялись. Касьян позвал на помощь слуг, те стали бить старика по спине, голове - чему попало...

Кто-то женоподобно завопил:

- Робяты-ы-ы, ы!.. И здесь бояре объявились! Собственник, нас за своих баранов считает, а ну бей Касьяшку и его людишек!..

Отскочили от Монаха сотские слуги. Несколько ушкуйников повалились на Касьяна, повалили на землю и связали веревками. Кто-то с притыхом, ударил раза два по голове сотника, чтобы тот перестал орать.

Рядан страшно кашлял. Дали ему воды... Перестал кашлять, зашевелил ртом, зашипел-заговорил:

- Изберите старшину ватажного... Нельзя быти стаду без пастуха; у волков клыкастых и то есть вожаки, которые стаю водят...

- Тебя хотим в старшину!.. - Все согласились и порешили.

Рядан, когда приутих шум и говор, заговорил: "Я стар, немощен, вот только, поди, товарищем ватажного старшины смогу... Тут молодого, крепкого... а я советом помогу..."

Куда там, - договорить не дали, - разве можно переубедить уже что решивших ушкуйников. И слышать не хотели о другом. Теперь уже даже те, кто до этого молчал, присоединились к общему ору: "Кого еще выбирать? - Ты хоть стар, но умен и справедлив, и не праздно, не попусто живешь - не для себя, для людей, для миру стараешься... А то выберем, который только о себе... для себя... - горе с таким-то будет!.."

Привели старого (на глазах старел!) Феогноста - исполнял обязанности попа, - и тут же при свете факелов заставили благославить вновь избранного старшину.