Вениамин Чернов - Упреждающий удар

Убил татарин русских, хоть и послы они были. Не могло его черное сердце слова правдивые вынести...

Нам, русским, негоже уподобляться им. Дети наши, видя блудство, будут эдакими же распутными, и конец придет нам, нашей силе... Не будет у русского народа такой твердости духа - рассыплется Русь... Все на свете держится на целомудрии, правде и честности!..

Придет время, а оно должно прийти, бог не может не помочь такому народу, и встанет на ноги он - подопрет могучими плечами Землю, поможет слабым народам встать на ноги, души вправит, сердца честными сделает, и снизойдет на Землю благодать: будет вечный мир между народами и братство...

Душно, жарко от белой печи. В трубе завыл домовой...

- Ой, люто мне! Как без любви-то жить?!

- Золотоволосая моя дружечка! Наоборот, только любовью жить можно и должно... Все на любви держится - на большой любви - она-то и делает человека человеком, - помолчал воевода, потемнели глаза, построжало худое бородатое лицо. - Если бы не любовь к своему народу, к ближним, к Земле, смог бы я... поднялась бы рука на такое?! Нет, не хватило бы мужества у меня разорять, обрекать их на голод... Потом мне все простят и будут помнить только нашу великую рать...

- А как же быть, - глаза у Фоти горели синим пламенем, - если любишь?.. Свою женку и чужу?..

"Она же видит, что люблю ее!.. Нет, нет - я люблю ее как детство, как юность свою... У меня в сердце другая - мать моих детей..." - Константин Юрьев повернулся, - треснули под ним лавки.

- Человек един, и душа его едина... Не может потому он делить свою любовь. Если любит женку, а ее - самого близкого единокровного человека через детей - он обязан любить - иначе муж не достоин бороду носить, то одну, землю, на которой родился, тоже одну, народ... Все это Родина... Большой человек - у его и большая любовь к Родине, состоящая из многих отдельных неделимых любвей, и только такой может уважать чужую землю и другой народ... Любить нужно душой и умом, а не давать срамному животу одолеть разум... - эдак нечестивые, поганые себялюбцы любят - пусть и княжеского рода...

Через полторы недели он уезжал из Соснового Бора.

Сидя в легких санях, Константин Юрьев попрощался со своим родственником Арсентием, с тетей, с троюродными сестренками.

Открытой враждой веяло от побелевших глаз Арсентия: Костя, вскормленный и воспитанный его отцом, так отблагодарил-разорил! "С тебя, с родственника, больше стребую, и не только посошную рать, смолье-деготь и уголь, но и всю рухлядь... Чтобы через неделю сам выехал в Хлынов - златом отквитаюсь после похода", - пообещал воевода и крепко сжал побелевшие губы. Велел трогать, поехал из усадьбы.

Его вышла провожать разноцветная толпа жителей - чернолюдинов Соснового Бора и соседних деревень. Мужские, женские; молодые, старые лица по-родственному улыбались - провожали. Вот отделилась высокая женщина, неся что-то в руках, закричала, чтобы остановился, пошла к нему... "Фотя!.. Меч в ножнах!.. - удивился, все понял он и велел остановиться. - Ведь каков простой-то люд! - слеза вытаяла из глаз... - Так в старину князей на рать провожали..."

В чупруне 43, в цветной шали, с поклоном, как подобает женщине преподносить мужчине, блестя глазами, подала тяжелое оружие.

- Тебе от отца, сына мово... от людей... Не будет тупиться и ломаться - из девяти листов сварен... Освободи Русь - убей поганого царя...

- Благослави вас бох, православные, за доброту вашу! - воевода шмыгнул носом и, устыдясь повлажневших глаз, спрятал их - надвинул шапку. - Простите грешного!.. - и пристально, тайно вглядываясь сквозь приопущенные радужные ресницы в - до боли русских - людей, подумал: "Не поймут". Но они поняли: заулыбались приветливо, умно. Отлегло от сердца: они, простой люд, если к ним по-хорошему, справедливо - пусть и строго, - всегда поймут, приветят, помогут, и нет между ними ни злости, ни ненависти... Не то, что бояре: чванливы, горды не в меру, но увы - не столь умны, как хитры и наглы, а где хитрость и наглость - там и их родная сестра - подлость... "За такой народ я пойду на все страдания, мучения!.."

Снял шапку, тряхнул желтоволосой гривой:

- Не посрамлю даденный вами меч!.. - поклонился малым поклоном - отвернулся, закрылся тулупом и покатил...

Боярин Андрей Воронцов велел Игорю Голубову к обеду собрать бояр, сотенных ватаманов. "Надо Игорька с полком послать на бунтарей-бояр, - решил он твердыми шагами взойдя на крыльцо Думного дома. В дверях остановился, поглядел на стражника - рыжебородого, огромного, - подумал: - Лишь бы Костя не помре!.." Прошел в палату и... замедлил шаг: толпа раскрасневшихся людей; Игорь Голубов что-то горячо доказывает перепуганным боярам - те аж рты разинули, глаза побелели у некоторых, по лицу пот ручьями.

"Что-то случилось?" - прислушался к быстрой цокающей речи вятчан.

- Нечо ждать! Надо сегодня же выступать, - Игорек нетерпеливо взмахнул руками, - первый раз таким видел его Андрей Воронцов. - Этот пожар восстания пострашнее любого врага - всюду достанет...

"Что, что такое?! Бояре аж обиды забыли", - великокняжеский посланник грудью раскидал толпу.

- Где, кто восстал?! - враз замолкли, потянули с голов шапки.

- Сядьте! - сам тоже сел. Игорь Голубов, стоя:

- В двух воровских боярских вотчинах восстала чернь. Дружины к мужикам переметнулись. Бояре и ихние тиуны убиты... пошли к Кокшаре - уже к моей вотчине подошли...

У Андрея Воронцова побелели скулы, крылья носа: "В такое-то время... - бунт!.." - вслух:

- Сядь!.. - помолчал, глядя в угол, где висел Никола Чудотворец, перекрестился. Поневоле все повернули головы туда и тоже двуперстно осенились крестами. Полегчало, лица помягчели, успокоились. - Бох поможет - все одолеем!.. Я сам пойду на них. Игорь, вышли наперед скоровестников - грех проливать братскую православную кровь, - пусть сложат оружие, выдадут главарей и по домам разойдутся, тогда сохраним ихние жизни, избы с семьями, животиной... (Если бы не поход - упрашивали бы? Каждый смерд, осмелившийся поднять руку на своего господина, должен понести кару!)

А потом ругался:

- Иван, почему не даешь мечи, наконечники новые? К ним еще древки нужно примерить, сделать?

- А кто за них платить будет!..

- Сказано - так выдавай, - перебил боярин Андрей Воронцов. - Потом оплатим - из царской казны.

- Дак я ж плачу за железо, кузнецам!..

- Плати!..

- Ведь чем-то жить надо...

Чей-то голос из дальнего угла:

- Ты бы дома здак-то не делал - поди, накопил - кубышка-то с златом...

- Я не прячу!.. Все отдано - вон чуть ли не каждый год снаряжаю полк для великого князя, а вотчина не то что у вас - хоть из рода князей я...

Примолкли. Теперь уже он грозно:

- Не стараетесь! Где корма?!

- Запасы делаем...

- Запас само собой, но мужиков-воев счас нужно кормить, на худом мужике не повоюешь!.. Я приметил, - великокняжеский боярин поискал глазами, не нашел, - Степка Кривой смуту сеет, мешает... Говорит, что ушкуи потонут, потому что зимой строят, - Андрей Воронцов зло оскалился, заплясала нижняя губа, глаза темные, грозные: - Кто еще так думает?! Смотрите, башку велю отрубить... Чуете - воевода слаб, немочен!.. Дак вот, если умрет... - перекрестился, - господи, не допусти! - Я буду великокняжеским наместником - в Москву уж отосланы скоровестники...