Мюррей Бейл - Ностальгия

— Нет-нет, я не о том! Я к дяде, — поправился Борелли. — Он тут живет.

Женщина расхохоталась.

— В апреле четыре года будет, как я сюда въехала. Никого больше тут нет. Никаких мужиков. У меня, между прочим, имя есть. Флора Бертон меня кличут.

— Но я же помню, — нахмурился Борелли, — вот и перила расшатаны, вот, глядите!

— На моей памяти так всегда было.

И хозяйка устало добавила:

— В жизни своей не видывала перил, которые бы не расшатались.

— Вы сказали, ваша фамилия — Бертон?

— Но вы же не Бертона ищете, так? Вообще-то я здесь всегда, заходите, коли понадоблюсь. — Она улыбнулась — и закашлялась.

— Джеймс, пойдемте, — потянула его за руку Луиза.

— Я заходил сюда всего-то несколько недель назад! — громко запротестовал Борелли. — Дядя был здесь!

— Переехал, наверное, — шепнула Луиза.

Борелли отошел в сторону, пощупал стену, перила.

Все здание казалось каким-то шатким и зыбким.

— Послушайте-ка, — завопила хозяйка от двери, — я тут много лет прожила! И нечего тут выдумывать, ясно? Нечего людей беспокоить. — Голос визгливый, пронзительный; словно у подержанной скрипки.

— Пойдемте же, — звала Луиза, — мы ошиблись адресом.

Борелли поглядел в окно на вывеску «ФРЕДДИ» и вновь поднял глаза наверх. Лестничная площадка опустела. Воцарилась тишина.

— Бедная женщина, — вздохнула Луиза.

Со всех сторон в глаза им ударил блеск хрома и зеркального стекла. На лестнице-то было темно; облупившиеся стены захватаны руками, точно так, как Борелли запомнилось; здание-смертник. Основной цвет внутреннего декора — буро-коричневый. Даже машины, терпеливо поджидавшие у тротуара, выглядели в точности как тогда. Ярко подсвеченная ясность всегда обманчива. Берегитесь!

Луизе пришлось подергать спутника за рукав.

— Ну пойдем же!

Ее мягкая настойчивость подразумевала ошибку.

— Я и матери про него писал. И он приглашал меня заходить снова. У нас так много общего. Улица — та самая. И дом тоже: я помню лестницу.

— Если пройдемся немного, может, мы его на улице повстречаем, — предположила Луиза.

Надо было любой ценой увести его прочь.

— Ну не выдумал же я всего этого…

«А даже если бы и так», — вертелось на языке у Луизы. Она оглядывалась по сторонам в поисках уютного ресторанчика. Необходимо удалить Борелли от былых ошибок.

За стеной выступали смертельно усталые стриптизерши — механически, под музыку-туш. Бизнес есть бизнес. Утро в Лондоне выдалось погожим.

Над дверью вилась прихотливая надпись (резные деревянные буквы обмакнули в типографские чернила):

ЗЕЛЬНЕР И РОЙ ДЖ. БИВ

* Описания, карты *

— Нам сюда, — кивнул Джеральд.

На пружинке подергивался крохотный медный колокольчик в форме запятой. Туристы вошли; колокольчик пришел в движение, растревожив недвижный покой лавки, и трепетал еще долго, точно умирающий на крючке лосось. Не иначе как свидетельствуя о подспудной тревоге, что таилась за мраморной невозмутимостью как умирающего библиофила Зельнера, так и его бесправного младшего партнера Бива (изрядно склонного к блаженному ничегонеделанию). В тихом омуте, как говорится, черти водятся; даже в здешнем высокоученом болотце. Иначе с какой бы стати колокольчик, этот несносный гаденыш, так действовал им на нервы? Возможно, как впоследствии размышлял Норт, звоночек скрашивал им жизнь, дробя пергаментно-желтую размеренность их дней и напоминая о внешнем мире — здесь он, за сводчатым окном, только протяни руку! — о словах и делах, о настоящих поступках. О Зельнере уже немало всего понаписали в научных журналах по всему миру. Рой Бив, перебирающий карты в глубине комнаты, поднял взгляд. Но не старик Зельнер, о нет. Не поднимая головы над рабочим столом, где стопки книг кренились напластованиями сланца, он аннотировал брошюру о фонологии языка суахили. Согревающий электрожилет ограничивал его движения довольно узким радиусом: истертый бордовый шнур вел от розетки к воротнику. Небольшое объявление, набранное полужирным шрифтом «кларендон», гласило: «НЕ ВЫРАЖАТЬСЯ».

— Нам сюда, сюда, — потер руки Джеральд. Похоже, он изрядно гордился своей находкой.

Собранные со всех уголков мира слова сберегались в переплетенных фолиантах, единичных либо в комплектах. Мутно-серый воздух кишмя кишел фосфенами: световыми кругами, что возникают перед глазами при нажатии на глазное яблоко благодаря раздражению сетчатки. «Зельнер и Бив» продавали все мыслимые словари и словотолковники; весь ассортимент Харрапа, все «Ляруссы», в том числе и старые издания; древний Гримм, и Литтре, и новехонький Лангеншейдт; синие тома «Оксфорда» с Приложениями, и тут же — «XX век» Чеймберза, столь популярный среди кроссвордистов; «Уэбстер интернешнл», «Америкен херитидж» и прочие американские выскочки, как иллюстрированные, так и нет. «Зельнер и Бив» держали на складе глоссарии, языковые карты, семантические справочники по англишу, ост-индскому, птидепе, джарману, двойному немецкому [114] Англиш (Anglish) — искусственная разновидность английского языка, в которой слова греческого, латинского и романского происхождения заменяются германскими. Птидепе (Ptydepe) — вымышленный искусственный язык канцеляризмов, доведенный до абсурда; использован чешским драматургом Вацлавом Гавелом (1-й президент Чехии (1993–2003) и 10-й президент Чехословакии (1989–1992)) в его пьесе «Меморандум». Джарман (Jarman) — искаженный немецкий. Двойной немецкий (Double Deutsch) — искаженная форма немецкого, где ошибочно взаимозаменяются родительный и дательный падежи. и языку плевков. И разумеется, непременный швейцарский разговорник. И любые дерзкие разновидности арго, страйн и Партриджи. [115] «Страйн» — шутливо-гротескный австралийский вариант английского языка (термин возник в 1964 году). Эрик Партридж — составитель словаря английского сленга. На нижней полке прятались словари непристойностей и ругательств, или «сквернословники»; желающим их полистать приходилось нагибаться или устраиваться на корточках [Wowser, сущ. (австр.) — фанатичный пуританин; брюзга; зануда; воинствующий трезвенник]. [116] Непонятно, к чему относится это уточнение. Так — в квадратных скобках прямо в тексте и стоит в печатном варианте. Прим. верстальщика.

Лакированные стремянки вели к верхним полкам — астрономические дефиниции, научные термины; лестницы раскладывались буквой «А», веревочные растяжки перекрещивались тугой буквой «X». На полу валялись слова и целые статьи. О слова посетители спотыкались. «Зельнер и Бив» располагали одной из богатейших коллекций собирательных существительных в целом мире. Настоящий скрипторий; сокровищница полиглота.

Словари фамилий, словари «ошибок узуса, произношения и семантики»; длинные полки гнулись под тяжестью исторических принципов. То и дело выплывали «слова-призраки». [117] «Слова-призраки», несуществующие слова — слова, зафиксированные в словаре ошибочно, как результат типографской опечатки или неправильного истолкования. В тускло освещенном углу томились, покрываясь пылью и плесенью, языки — жертвы энтропии: древнеисландский, кельтский, латинский, занудный древнеанглийский, дикий бурский, воляпюк, зендский язык, язык аборигенов Тасмании, язык навахо и мандаринское наречие. И т. д.