Вадим Чекунов - Шанхай. Любовь подонка

Где-то начинает играть моя «Nokia» – задорный китайский привет флегматичным чухонцам. Таких «нокл» полно на электронном рынке возле метро Баошанлу. Китайская электроника такова, что или сломается сразу или будет служить верой и правдой. Шанс – фифти-фифти. Моя пока работает. Русское меню в ней замечательное. «Орган тела сообщения», «голубые зубы», «звоните книжным», «спаривание».

Иногда моя работа кажется мне бессмысленной: сколько бы я ни обучал их русскому языку, они все равно будут писать именно так… Я выпустил в «большую жизнь» переводчиков и гидов не меньше полноценной роты. Но Китай полон своего, невесть откуда взятого русского языка.

Когда мне кто-нибудь звонит, «Nokia» исполняет непонятно как попавший в нее фашистский марш. Китайцы принимают его за советскую песню, американцы – за китайский гимн, и только немец Лас, когда слышит, морщится и укоризненно качает головой. Впрочем, больше для виду. В такие минуты он становится похож не на тыловую крысу, а на задумчивого и печального следователя гестапо.

Поднялся с кровати. Качнуло, повело в сторону. Добрался до стола и среди вороха непроверенных тестов отыскал трубку. На дисплее неизвестный номер. В таких случаях я почти всегда нажимаю «сброс», но сейчас зачем-то тыкаю в клавишу с зеленой трубкой.

– Але!

Молчание. Слышен шум улицы.

Ладно. Попробуем так:

– Хэлоу! Хэлоу?

В ответ, после паузы, озадаченное:

– Вэй? [4]

Кто-то из местных ошибся номером.

Отвечаю:

– Вэй!

– Вэй? – спрашивает неизвестный.

Подтверждаю:

– Вэй, вэй!

Становится интересно – кто кого.

Продолжаем, меняя лишь громкость и интонации:

– Вэй!

– Вэй!

– Вэй?!

– Вэй!!

– Вэй?

– Вэй!

– Вэй?..

– Вэй-вэй, вэй?..!!!!!

– Вэй!..

Они никогда не говорят: «Простите, куда я попал?» Или хотя бы: «Это кто?» Биороботы. Неутомимое упорство, монотонное, пугающее явной нечеловеческой природой. Заклинивший агрегат.

«Вэй! Вэй! Вэй!»

Матч завершается в пользу хозяев поля – сдаюсь и нажимаю «сброс».

Выхожу с остатками пива на балкон. Вдыхаю пыльный, теплый и влажный шанхайский воздух. Приятный ветерок со стороны Пудуна. На небе лишь пара забравшихся в самую высь облачков и тающий росчерк инверсионного следа от пролетевшего самолета. Покачиваются верхушки кипарисов. Шелестят листья бамбука возле бетонного куба трансформаторной будки. В прошлом, кажется, месяце, мне не удалось дойти до дома буквально пару шагов – ночевал как раз под этим бамбуком.

Исступленно звенят цикады.

Напротив, над подъездом панельной высотки, лениво, словно понимая, что сегодня выходной, колышется красный флаг.

«Как наденешь галстук – береги его, он ведь с нашим знаменем цвета одного…»

На моем плече наколка – серп и молот.

Я не сберег ни галстука, ни Знамени, ни Родины.

Ни семьи. Ни счастья.

От Родины – наколка.

От семьи – ничего.

На память о счастье – тонкий нефритовый браслет. Ношу на шнурке, у сердца.

Сердце болит и ноет постоянно. Наверное, от жары.

Надо поменьше курить и чуть притормозить с дозаправкой.

– И! Эр! – певуче произносит голос из магнитофона.

Десяток местных бабушек и пара бодрых старичков занимается тайцзи на площади перед моим домом. Плавные движения напоминают замедленную съемку из боевика про кунфу. В руках бабушек посверкивают тонкие мечи с кистями на рукоятях. Лица спокойны, глаза созерцают что-то недоступное мне.

Что им видится в такие минуты? Разноцветные потоки энергии, безмятежная гладь озера души? Степенная поступь Конфуция?

Ничего им не видится. Вы уж мне поверьте.

Первый раз еще можно обмануться, если начитаться брошюрок и дурацких популярных статей, а потом приехать в Китай восторженным туристом.

Я ведь тоже из таких… Лет пять назад увидел это в одном из жилых кварталов и поразился. Чего меня туда занесло – не помню. Наверное, просто шлялся по городу. Растекался сиреневый душный вечер. Пахло баней, кошками и баклажанами с чесноком. Где-то за домами квакали, крякали, дудели автомобили, мопеды и прочая колесная дребедень. Из распахнутого окна пятиэтажки истошно голосила китайская опера – тогда еще не отличал пекинскую от шанхайской. Я и сейчас не знаток, но если просто орут дурным голосом – значит, пекинская, а если еще и визжат – шанхайская.

И вдруг, среди серых домов, на асфальтовом пятачке – безмолвные фигуры. Двигались они впечатляюще слаженно, мягко, грациозно, без команд и музыки. Оазис тишины и спокойствия – они создавали его каждым своим движением, лишь слышался шорох подошв по асфальту. Взмах рук – и тигр превратился в летящего журавля. Поворот, и вот – монах на молитве. Казалось, концентрация на чем-то внутреннем столь велика, что начнись вдруг война – не обратят внимания…

Позднее понял, конечно – это далеко не так.

Мое появление на балконе с бутылкой в руках незамеченным не остается. Вопреки команде из магнитофона, головы поворачиваются и задираются вверх. Меня разглядывают пристально, с интересом.

Хотя видели вчера. И позавчера. И месяц назад. И даже год.

Куда девалась концентрация? Где былые отрешенность и внутренняя гармония? Куда убежал, приподняв подол длинных одеяний Конфуций?

На лицах оживление. Кто-то тычет в сторону балкона пальцем. Хорошо, что не мечом. Меня обсуждают – громко, на местном крикливом диалекте.

Как и вчера. И позавчера.

Поначалу я пугался, припоминал, не натворил ли в своем районе что-нибудь по пьянке. Потом смирился, потому что даже если нет – все равно будут обсуждать.

Голос из магнитофона сообщает: упражнения закончены. Музыка выключается. Стройные ряды пожилых физкультурников моментально смешиваются в кучу.

Обычное утро.

Шум, ор, гвалт.

Немец Лас признался, что уже полгода мечтает о пулемете, особенно по выходным.

Я встаю рано, меня этот крик под окном не напрягает. Поначалу принимал его за ссору соседей, близкую к драке. Потом стало ясно – это нормальный стиль общения местных. Громко, с подвизгом, с размахиванием рук… Общаются на самые мирные темы – погода, дети, квартальные новости. Если речь заходит о деньгах, акциях или еде – возбуждаются сильнее, могут кричать часами.

Закрыв глаза, делаю глоток из бутылки. Прислушиваюсь к звукам. Представляю себя оккупантом, залезшим в курятник. Суматошное кудахтанье. Хлопанье крыльев. Грохот упавшего ведра. Солдатская ругань…

Все это – шанхайхуа, местный диалект.

Раздается резкая автоматная очередь.

Вздрагиваю, едва не выронив бутылку. Партизанен?!

Открываю глаза.

Нет, я не фриц-курощуп в белорусской деревне. Я – обычный вайгожэнь. Иностранец. Лаовай.

Никто не стреляет. Просто выходной, и кто-то по этому поводу радуется, взрывает «стрекотуху» – длинную полоску петард.