Эмма Тополь - Катья

– А ты кого-нибудь любил? – с искренним интересом спросила я.

– Я же сказал – тебя! – не задумываясь, ответил он.

– Нет... Нормальной любовью?! Не такой, когда хочется от этой любви избавиться или унизить ее?!

– Что значит – нормальной? Какая любовь – нормальная? Ты считаешь нормальным, когда в двадцать два года, мучаясь от того, что тебе никто не дает, женишься на первой попавшейся, которая в темноте по пьянке раздвинет после долгой борьбы ноги? И ты ей клянешься в темноте, что любишь ее и только ее. А после этой сомнительного удовольствия любовной процедуры через месяц узнаешь, что она беременна и ты по долгу чести и потому, что твои и ее родители – друзья, женишься на ней. Потом оказывается, что тревога была ложной, а задержка – временной. А ты уже муж! Ты думаешь, это нормальная любовь? Потом, в последующие три года мучительно борешься с желанием переебать всех, кто попадается на пути, и отвращением перед предстоящей ночью, когда унизительно будешь тыкаться в рыхлое сопротивляющееся тело жены, силой раздвигать ее ноги, заламывать ей руки, целовать в злобе сжатые губы... Это любовь?

– Ты тогда был женат? Я этого не знала...

– Да... Было такое. Было, да сплыло. Когда мы с тобой встретились, я уже жил один. Была еще одна, но уже тут...

– Одна? – засмеялась я. – У тебя их было, наверняка, парочка сотен!

– Ты, Катька, глупая! – Он сел на кровати, пошарив на полу, нашел сандалии, повертел их в руках. – Количество в этом деле редко переходит в качество. Было много. Но вспоминаются две-три...

Он наклонился ко мне, задумчиво, словно проверяя что-то очень важное, долго смотрел мне в глаза, затем потянулся и поцеловал в шею. Я обхватила двумя руками его голову, прижала к себе, чувствуя, как сильно и гулко бьется о мою грудь чужое сердце.

Валентин поднялся и начал застегивать пуговицы на рубашке. Я продолжала лежать.

– Вставай, Катерина, поедем ко мне, – сказал он и снова сел на кровать.

– Зачем? – насторожилась я.

– Какого черта тебе в этой дыре быть? Пока найдем твоего... братца-пасынка, поживешь у меня. – Он взял за руку и потянул к себе.

– Я не могу, – осторожно начала я. – Не сейчас. Давай завтра. Мне надо быть здесь.

– Почему? Только не ври...

– Я не вру! Я же тебе говорила, мне помогают... я вышла на одного черного, бывшего полицейского... ему обещали сегодня узнать. Я должна его подождать. В общем, я приеду к тебе завтра. Честное слово! Сейчас не могу.

– Глупости! Заплатим дежурному, он уже, правда, и так от меня получил немало, но можем удвоить, чтобы он всех, кто тебе позвонит или придет, отправлял ко мне, – предложил Валентин, с подозрением глядя на меня.

– Нет. Пожалуйста, давай я приду к тебе завтра! – взмолилась я. – Клянусь, Валька, мне надо быть здесь... сегодня... Ну пожалуйста, не сердись!

– Ты знаешь, Катерина, у тебя слишком много тайн, это утомляет, – грустно сказал он. – Первое время забавляет, а потом... Уже никакие сантименты не помогают. У меня полно своих дел, я устаю... Хочешь остаться здесь – пожалуйста. Даю тебе день, вернее, до завтрашнего утра, после этого можешь выбросить мой номер телефона. Я буду занят.

Он встал и пошел к выходу. Было бы неправильно отпускать его в таком настроении, Джонни мог и не вернуться до завтрашнего утра.

– Валька, – я бросилась к нему. – Не уходи. Побудь со мной, ты же знаешь, что я не могу без тебя, вернее, могу, но...

– Но не хочешь! – Он обхватил меня за талию и, крепко сжав, выдохнул в губы: – Катерина, не играй мною! Проиграешь!

Я поцеловала его и потянула к кровати. Он, слегка сопротивляясь, двинулся вместе со мной и опустился рядом. Я села к нему на колени, оказавшись с ним лицом к лицу.

– Ты вправду любишь меня? – Я попыталась вложить как можно больше нежности в этот вопрос.

Он поморщился.

– Катька, нам с тобой такие разговоры ни к чему! – Он отвел мои руки. – Хотя я знаю, что бабы обожают признания. Я тебе уже сказал и больше повторять не буду: я хочу, чтобы ты была со мной. Может быть, я ошибаюсь и, скорее всего, хочу ту Катьку, которую оставил в Москве. Как ни странно, сейчас ты мне нравишься даже больше, чем раньше, но что-то в тебе, Катерина, меня раздражает. Черт его знает, что! Ты стала взрослая баба, у тебя что-то происходит, но ты меня к этому не подпускаешь. Ты просишь, чтобы я вытянул тебя из говна, в котором сейчас увязла по уши, но при этом ничего не рассказываешь. А я в отношениях, любовных или деловых, не имеет значения, не люблю улицу с односторонним движением...

Он замолчал и выжидательно смотрел на меня.

– Знаешь, что тебя раздражает? – улыбнулась я. – То, что я не смотрю на тебя как раньше – с обожанием...

Он удивленно поднял брови.

– А знаешь, почему не смотрю? Не потому, что меньше обожаю, а потому, что боюсь тебе надоесть! Вдруг это будет тебя злить, как раньше?! А я не могу еще раз терять! Да, я научилась скрывать свои чувства – это и есть то, что ты называешь быть взрослой бабой, – я поднялась с его колен, завернувшись в простыню, прошлась по комнате и остановилась напротив. – Ты знаешь, что со мной было, когда ты исчез?! Я ведь в психушку попала! Наглоталась снотворного, потому что не хотела жить, не хотела дышать, двигаться, вставать с постели. Я не ела, не пила, не мылась, не меняла одежду, оставила учебу, ходила, как безумная, по городу и искала тебя. Но ты меня бросил, даже не попрощавшись, даже не намекнув на то, что уезжаешь! Сменил, как грязную рубашку, которую лень постирать, выбросил в корзину и распечатал другую, новую! А я неделю провалялась в больнице в отключке, врачи не знали, что со мной делать. Бедные мои родители, что им пришлось пережить! Теперь ты обвиняешь меня, что я от тебя что-то скрываю!

– Я не обвиняю, – оправдываясь, сказал он, и это именно то, чего я и добивалась. – Но согласись...

В коридоре послышался шум. Валентин замолчал, затем резко встал и подошел к двери, прислушался. Я стояла рядом с ним. Возня стала громче, с криками и ругательствами, вдруг дверь резко открылась, мы не успели отскочить. Удар пришелся мне по плечу, и я упала на Валентина, он от неожиданности не удержался на ногах и рухнул на пол. Над нами склонился Джонни.

– Кэтрин! Я тебя ударил?! Извини... Как ты? – он помог мне встать.

Я была так рада его видеть, что, не обращая внимание на сильную боль в плече и на то, что простыня практически слетела с меня и я стояла голая, бросилась его обнимать:

– Джонни!.. Ты жив! Как я рада!

Он прижал меня к себе. Я увидела расширенные в удивлении глаза вскочившего на ноги и приготовившегося к удару Валентина.

– Кто это? – спросил он по-русски.

Но я не успела ответить. Джонни резко рванул меня себе за спину. В руках у него появился пистолет, в ту же секунду прозвучал щелчок переведенного затвора: