Уолтер Мэккин - Действующие лица в порядке их появления

Ну, а если тут все ясно, что ж тогда еще? Я так мыслю, ум у него неосновательный и в словах глубины нет. В жизнь не вдумывается — поверху скользит: и не то чтобы по сливкам скользил, нет, по снятому молоку. Вроде бы целыми часами на небо смотрит и на звезды, на луну, на солнце, холмы разглядывает, траву зеленую и вереск, но, я так мыслю, видит он их только по отдельности. А что все они — одно, для чего они и зачем, того он понять не может; где ж ему тогда понять, зачем люди живут — пусть хоть люди маленькие, вроде нас? А на маленьких людях мир стоит; так что общность ихняя, и стремления, и мечты — они-то и придают смысл всему сущему. Вы меня понимаете? Вот они и говорят ему: возьми зеркало, поднеси его к нам и покажи, какая она есть, наша жизнь; взять-то он зеркало взял, но показывает только себя самого — обличье свое и понятия.

Может, я кругом неправ, но вот так я на это дело смотрю.

И потом — никому не дозволено обижать людей, так я мыслю. Само собой, все мы знали про Джули и про Сару с Моряком. И так давно уже все это дело тянется, мы вроде бы про него и забыли. Да и никто бы об этом словом не обмолвился, даже во сне — ну, вы меня понимаете. История, конечно, несообразная, но ведь и горестная тоже. И так долго она тянулась — уже и поделать никто ничего не мог, а потом стало поздно.

Но вот из-за чего во мне все переворачивается: это надо же — знать все про Джули, а в пьесе показать, будто ее отец — лавочник. Вот это уже — никуда. Славный Денек — он тоже человек. Ну, водились за ним в молодости грешки, так ведь когда это было, а здесь видите, до чего ловко все повернуто. Где ж ему теперь доказать, что он тут чист, если за ним раньше были провинности? Вот видите? Чего ж удивляться, если он так разбушевался, хоть и узнал обо всем с чужих слов?

Я так мыслю — нехорошо это, людей вот этак разделывать ради того, чтобы посмешить публику. Ясное дело, никто бы сроду не понял, что у него все перемешано: кое-что от живых людей взято, кое-что выдумано, — одни только сами эти люди и поняли бы, так что лучше бы Славному Деньку промолчать. Даже и те, с островов, так бы не взбеленились, но ведь в тот день была ярмарка и выпили они, а тут еще Славный Денек вроде бы соли им на раны насыпал. Зря вообще-то они так разошлись. Не затей они драки, все бы само улеглось, а через месяц-другой и думать бы об этом забыли. Даже и сразу бы позабыли, не окажись тут у нас проездом один малый из газеты — он взял да и накатал статью. Верно, статья вышла занятная, а тут как раз объявился Майкл-второй и устроил целый театр. По правде говоря, реклама ему очень даже не повредила — этакий великомученик, изобиженный и отвергнутый своими земляками.

Слушайте, да он этим до конца дней может кормиться.

Почему ж я за него в драку полез, если я его недолюбливаю?

Вопрос не из легких.

Дайте-ка поразмыслить.

Ну что ж, думаю — потому, что он нам свой, а когда начинается схватка, тут решай, на чьей ты стороне. Сами-то мы не прочь его вздуть, но чтоб его чужаки вздули — черта с два. Вот вроде бы так, а?

Вообще-то все дело яйца выеденного не стоит — если б только не Джули да Сара. Джули такая замечательная девушка. А что она пережила! Ведь это все равно как если б в нее нож всадили. А Сара— ни дать ни взять мышка, на которую вдруг яркий свет навели. И Моряк, бедняга, молчун этот. Ну, вы меня понимаете. Вот Славному Деньку — тому что, он свою выгоду всегда найдет. Еще, пожалуй, и зазывный плакатик вывесит: «Заходите к нам в трактир — выпить у злодея из пьесы». А? Ну, вы меня понимаете. Такие — они в накладе не останутся, а люди маленькие — вот кому достаются все колотушки.

Да-да, сходите, повидайте Джули. Ну, хотя бы просто для того, чтобы увидеть ее, поговорить с ней. Я что хочу сказать — не по этому делу, а вообще, чтобы увидеть славную девушку, такую славную, каких на свете мало.

Мм?

А-а.

А! Да. Я. Чинарика нет?

Чего? А, вон чего. Ага. Мм? Пьесу. Какую пьесу? А-а, ту пьесу. Ага. Вожу — чего? А-а. Ага. Такси? А это чего? Не-е, грузовик.

А-а, ну да, ездил это я в город. Ребята поезд упустили. Говорят — Кёлан, подбрось. Топать-то далеко, а?

Чего случилось? Да встретил этого вашего Майкла-второго. Потеха. Идем, говорит, есть для тебя место.

Ну, парень, во смех! Там — шикарные все. Не, сроду пьес не смотрел. Только эту. Свет гаснет. Штуковина эта, занавес — вверх. И кого ж вы думаете, я вижу, а? Смех! Мать честная, это ж Славный Денек. Я говорю. Громко так. Люди говорят — ш-ш. Смех. Все-все — ш-ш-ш. Ну, потеха! Прямо как дома, понимаете.

Я ж их знаю, говорю я тому парню. Кончай меня под ребра тыкать, говорит тот парень, не то дождешься у меня сейчас — выведут. Так и сказал. Во душевный народ, а?

Смотрю дальше. Ржу — не могу. Во всю глотку. Ну просто лопнуть. Вон они там, все как взаправду — и говорят точно так, и всё. Я как заору, потом еще. Во потеха же, ну. Подходит дамочка, тощая такая: «Позвольте вас вывести». Позволяю. Посмотрел, будет.

Еду обратно, встречаю этих, с островов, рассказываю им. Вы теперь знаменитые, говорю. Майкл-второй вас в пьесу вставил. Бараны вы с Арана, ага, говорю. Подождите, сами увидите. Приезжаю домой — и к Славному Деньку, рассказываю, как его в пьесе вывели. То же самое — Джули, и Саре, Турлоку. Во смех, говорю, животы надорвете, говорю. И рассказываю им все-все. Тогда еще, кроме меня, никто, понимаете.

Чего-чего говорите? «Ката» — чего? Катализатор? Вроде катапульты, что ли? Я чего — я им ничего не сделал, а они все — на меня орать. Ну, чего я сделал, скажите? Хотел, чтоб они тоже поржали. Во. И все.

Почему драка такая — не знаю. Может, все выпивши были — потому? А меня как отделали? Один как даст по башке канистрой, два галлона. Ага. Да еще моей же. У меня из машины взяли. А машину — набок. Это как — хорошо, по-вашему, а? Такого и турку не сделаешь.

Не, ничего я им не сделал.

Не, не знаю, из-за чего все.

Сдурели они все, что ли?

Не знаю, чего на них накатило.

Хотел только, чтоб поржали, понимаете, будто сами пьесу смотрят. Чтоб ржали, за животы хватались.

Чудаки-люди.

Ну, всё.

Хорошо. Если не возражаете — сходим на мол, прогуляемся? Солнышко светит, и можно уйти из трактира.

Вы любите запах портера?

Я — нет. А ведь, казалось бы, пора к нему привыкнуть. Может, кто другой и привык бы, а я никак. Очутиться бы где-нибудь в таком месте, где и цвета его черного вовек не увидишь.

Что-то я растрещалась. Наверно, потому, что выбита из колеи.

Через какое-то время все сгладится. С возрастом становишься мудрей и беды забываются легче. Так говорят старые люди.

Мне двадцать. Может, в мои годы все воспринимаешь острее. Больно? Нет. Свыкаешься, и довольно быстро.

Не люблю говорить о себе. Легко сказать — дополнить картину. Довольно странная картина — во всяком случае, для меня.