Юрий Дружков - Кто по тебе плачет

Я смотрел на нее, разглядывал откровенно всю от макушки до пяток, будто видел впервые такие длинные спутанные волосы, под ними просвечивали губы, лицо, какое редко встречалось мне. Думалось почему-то совсем непонятное: оно с подпалиной. Почему с подпалиной? Какая такая подпалина может быть у молодой, гибкой... Но другое слово не приходило.

Вот будет жалко, если такая простудится, мысленно перебил я сам себя, довольно сердито, но снял пиджак и накрыл ее на удивление мягко и осторожно.

По времени была еще ночь, только разбавленная свежим рассветом.

Ко мне из тумана, по-прежнему, летел едва уловимый рокот, или гул, или зуденье, или черт его знает кто. В этот блаженный миг я и надумал забраться на дерево.

Над моей головой, прямо над нами уходил в небо непохожий на другие темный крепкий ствол. Он был извилистый, волнистый, будто прошла по нему однажды ломающая дрожь, изогнула как тонкую ветку и застыла на дереве навсегда волнами от самой земли до макушки. Наверное, никто не отличил бы это волнистое дерево среди многих стволов, если смотреть на него сбоку. Но я видел снизу, видел, что дерево наклонялось в одну сторону, поэтому на каждом изгибе можно стоять, прилечь на него, удержаться, подняться на другой изгиб, до веток. А там будет легко. И стоит оно тут на вершине холма. Видно, далеко. Или теперь, или совсем не полезу...

Никогда по деревьям не лазил, не представлял себе такой возможности очутиться на дереве, а тут решил: иного нет. Многие в лесу находили дорогу таким обезьяним способом, если судить по, книгам и наивным сказкам.

Я подошел к дереву – оно показалось мне самым длинным – прикинул высоту, которую придется одолеть... и начал. Обнял обеими руками пахучий серо-зеленый ствол, ногой нащупал невидимый выступ на коре, потянулся, как мог – получилось. Опять нашел невидимый выступ, охватил, прижал к себе доброе послушное мудрое дерево – получилось. Минут через двадцать я был на высоте потолка моей комнаты. Руки дрожали, я висел на дереве, боясь рухнуть вниз, набирая, как мне казалось, воздуха и сил, чтобы добраться до первой могучей ветки, а там отдохнуть вволю. Опускаться вниз, обратно, было еще тягостней...

До ветки я дошел не скоро, хотя была она теперь не так уж далеко. Я сел на нее и закрыл глаза, потому что все кружилось у меня от напряженья, от зеленой духоты смолистой коры. Сидел и дышал и никуда не спешил, никуда. Зачем? Так удобно и вольно сидеть на ветке и дышать, и дышать, и дышать...

А потом полез. К новой перекладине ветке. Так же трудно и тяжко, но уже немного скорей. На этой остановке тоже сидел очень долго, потом ветки пошли одна за другой. По ним забираться было не трудно. Если бы только не дрожали руки, не сводило в усталости колени. Если бы не было так жутко смотреть на землю внизу.

И вот передо мной открылись макушки леса.

Что я видел?

От края до края нескончаемый волнами зеленый лес. Голое небо, совсем без облаков, без единой маленькой далекой погремушки-вертолета. Ни единого дымка, ни одного, нигде, ни справа, ни слева, ни вокруг.

Примерно там, куда мы шли, виднелся как будто бы провал, яма в зеленой холмине леса. И там, если мне уже не мерещилось, на первом утреннем солнце блестело, нет – проскакивала непонятная блестка. Я смотрел на нее до рези в глазах, но так и не сумел ничего разобрать и определить. Посверкивает, мелькает маленькое, неопределенное. Паутина качается меж ветвей, подумал я, паутина. Что в лесу еще может быть? Но пчелиное гуденье тут на высоте было намного сильней, чем на земле и доносилось оно как раз в направлении паутины-блестки.

Посидев, полежав на ветке, я начал мой долгий путь к земле.

Кожа на руках болела мозолями, жухла от смолы, но другого путиу меня просто не было. Зато накопился богатый опыт, и даже сноровка.

С последней ветки я увидел ее лицо, поднятое ко мне, улыбку, и если все писать протокольно точно, углубление в кофточке на груди – сверху вниз. Она сняла куртку и, наверное, только что делала разминку после не очень теплой земной постели.

Но зрители не входили в план моего путешествия, поэтому скольжение вниз далось мне трудней, чем подъем. Видно, я был очень смешон в моем цепляньи за дерево.

– Не упади, – сказала она, и я не упал.

Мы шли по лесу ровно два часа, когда ни я, ни она уже не сомневались в том, что в лесу гудит не ветер, не лесная ведьма, не лесной зверь, а некое механическое созданье, мотор из металла, такое возле чего непременно будут люди.

Мы шли окрыленные, живые, крепкие, молодые – она, во всяком случае, – шли довольные собой, поведением своим, отвагой, находчивостью. Мы шли на зов металла, к людям, к телефону, к билетным кассам, поездам, автомобилям, пароходам, но только не к самолетам. Только не к ним.

В лесу обозначился довольно четкий просвет. А потом перед нами открылась огромная поляна с кирпичными постройками на ней, с высокой железной мачтой, на которой лениво жужжал ветряк, металлически вертушка для подачи энергии, для накачки воды, все равно для чего.

Мы понеслись к нему, задыхаясь от радости, побежали к постройкам, смеясь от радости. Вот уже видно бурты кирпичей, белые новые штабеля досок под навесом, кладка бетонных плит, еще каких-то предметов, скопление машин, целый табун техники: грузовая машина, пожарная, фургоны, вагончики, бульдозер, легковой автомобиль, автокран. И за ними светлый кирпичный дом, и стеклянный дом, похожий на большую оранжерею, фундаменты начатых построек, водонапорная башня. Всё было тут, кроме самого главного, что придавало всему неудобный для глаз, неестественный вид. Нигде ни одного человека.

Про все остальное потом. Завтра у меня много дел. Вечером снова сяду над дневником и все напишу.

Мы ходили от одного строения к другому и ничего не могли понять. Стучали в двери, окна, звали. Никто не выходил. Самое большое здание, правда, было с одним окном и лишь одной дверью, но за прозрачными стенками оранжереи в путанице кустов и грядок тоже никого не видно.

В открытой фрамуге у ската высокой стеклянной крыши вились пчелы. Дверь заперта, и все двери тут крепко-накрепко заперты: в башне водокачки, в доме, дверцы всех машин и вагончиков-прицепов, где живут обычно, как я понимаю, строители. Никаких пресловутых ковриков, где могли бы лежать ключи, так же никто для нас не приготовил.

Мы поднимались на фундаменты недостроенных зданий, потому что к ним уже сделаны ступени, вроде крылечек, надеясь увидеть в котлованах рабочих. Но котлованов просто не было. Фундаменты уже накрыты бетонным настилом, и видно, что входы в них запечатаны деревянными щитами под кровельной пленкой. Вероятно, входы в подвалы. Вокруг них выложены кладкой наметки-очертания будущих комнат. Мы перешагивали из комнаты в комнату, слегка встревоженные безлюдьем. Как-то уж очень сиротливо маячили посреди «комнат» большие деревянные подмостки для каменщиков.