Юрий Дружков - Кто по тебе плачет

Я положил кирпич рядом с недостроенным домом. Положил академически, не скрипнув ни единым кирпичиком, не оцарапав ни землю, ни поддон. Я выволок из-под навеса бумажный мешок с цементом. Вернее, не с цементом. На мешке стояло: сухой раствор. Значит, это был готовый набор. Песок с цементом, который надо лишь развести водой.

Мешок я привез туда же, где поставил кирпич, где был брошен кем-то ящик для разведения цемента, с налипшим на дощатых стенках бетоном, с надписью, проведенной пальцем по бетону: Сережа...

Ломиком я разобрал крепления на кирпиче. Сбегал в котельную за лопатой, ведром, шлангом и мастерком. Взял несколько самых больших, какие были, гвоздей, молоток. И все это сложил у ящика для цемента.

Посмотрел на фундамент, словно в первый раз увидел впаянный в землю кирпичный прямоугольник, осознал вдруг его непосильные для меня размеры, но все-таки не спеша, стараясь быть уверенным с виду, взял гвоздь и начал вбивать его с угла будущего дома встык между кирпичами. Такой же гвоздь я вбил на другом углу фундамента, натянул между ними шпагат и сел на фундамент перед моим началом.

Какие права у меня, чтобы так вот кинуться воевать с кирпичом – бетоном, углами, проемами для окон и дверей, которым нельзя дать уйти в сторону, вбок, наперекос? Никаких прав у меня просто нет. С цементом я, как и всякий частный владелец гаража, был знаком. Все остальные познания, приемы, действия накопились во мне понемногу от виденного, слышанного, читанного.

Шланг я подсоединил к выходу пластиковой трубы, на которой был кран, отвернул – вода не пошла. Догадался в чем дело, сбегал к водонапорной башне, чтобы включить вентиль с надписью: «жилой дом». Вернулся к фундаменту: из моего шланга била струя воды.

Цемент из мешка вытряхнул в ящик, налил воду, размешал огородной лопатой густую массу, перекинул ее с места на место, на вид вроде нормально. Бросил вязкий раствор в приготовленное ведро, положил пять кирпичей на фундамент сбоку от места работы, взял мастерком раствор, шлепнул его на кирпичи, взял мой кирпич – уложил. Взял другой – уложил, третий, четвертый, пятый. Все по тому же рисунку, что виден был на фундаменте. Постучал мастерком, не знаю, правда, зачем, по уложенным кирпичам, снял излишки раствора, и почувствовал как заныли от усталости руки.

Но я перенес на фундамент уже не пять, а пятнадцать кирпичей, уложил их, не отводя буквально глаз от шпагата. Было неудобно, потому что все мои принадлежности: кирпичи, раствор, лопаты, ведро, нужные для работы, располагались не внутри фундамента, около него, снаружи. Стоял я тоже снаружи, не пытаясь перейти на фундамент, где мне пришлось бы нагибаться.

Для начала и так сойдет. Лишь бы втянуться, лишь бы все у меня пошло, думал я. Первый ряд, один ряд ничего не испортит, не искривит.

Она постояла рядом, посмотрела на меня с удивлением, сказала сама себе: сумасшедший. Повернулась и ушла в оранжерею.

Ныла рука, подающая кирпичи, ныла спина. Чтобы не потеть, я снял рубашку, но легче не стало. Все равно я должен истратить весь приготовленный раствор, иначе не стоило разводить. И я шагал от кирпичей к фундаменту, носил кирпичи, носил ведро с цементом и шлепал без конца, придавливая тут же увесистым кирпичом. И тянулся мой самый первый ряд от угла дома к предполагаемой двери.

Я даже не взял на этот раз чертежи дома. Первый ряд ни к чему не обязывает.

Она подошла снова, когда у меня кончился раствор, и я лежал на сухой траве, блаженно раскинув руки, вдыхая горьковатый усыпляющий аромат. Знойные пчелы сновали вокруг меня, сердясь на смятую траву, зудели в самые уши, но я не двигался, кузнечики стрекотали сухими пружинками справа и слева, надо мной, подо мной.

– Погляди, на что похожи твои брюки, совсем как биндюжник, – сказала сверху, от синего неба, легкая прозрачная женщина.

– Изодрались. Не жалко. Возьму джинсовые брюки.

– Опять кража.

– Отработаю все потраченное, пошитое, съеденное.

– Силенок не хватит.

– Не могу позволить себе, чтобы ты обитала в кладовке. Там и воздух складской. Пахнет барахлом, коробками, банками, холодильниками.

– Ненормальный. Ты всерьез? Такая махина! Двери, окна, потолки. Одних кирпичей миллион.

– В наших жилах кровь, а не водица. Одолеем. Стратегия моя будет предельно точной.

– У тебя две руки.

– Освою кран... Все туда перекину, вдоль, стен бурты с кирпичом. Сразу весь, по всему фронту.

Она отмахнулась от пчелы, будто не от нее, от моих слов.

– Иди обедать, стратег. Только неумытый мороженое с клубникой не получит.

– Да здравствует мороженое с клубникой! – заорал я, не в силах иначе передать избыток сияния, плывущего ко мне, падающего на меня с неба, с просвеченных легких, летучих ее волос.

Моя спальня с этого дня в одном из колесных вагончиков, оставленных строителями неподалеку от ангара с машинами.

Просыпаюсь в четыре или пять утра, и чтобы не мешать ей, больше не сплю в коридоре склада. Мы перенесли мою тахту, подушку, одеяло. У меня совсем не плохая резиденция. В открытую дверь виден один только лес, я дышу им всю ночь. Она говорит: закрывай, чтобы медведь не забрался... Но, кажется, и медведи покинули здешние места. Пока никто из леса к нам не заявлялся. Ни волки, ни лисы, ни зайцы, ни медведи, ни уссурийские тигры, ни львы, ни бегемоты, ни жирафы, ни крокодилы, одни древесные лягушки.

Утром бегу в котельную, почистить зубы, умыться, – и потом на мою стройку: месить бетон, укладывать кирпичи. Приходите, медведи, удивляйтесь. Я выложил один ряд по всему фундаменту и теперь начинаю понемножку другой. Вечерами у меня тренировка, но если быть откровенным, истое мученье с автокраном, железной махиной, слоном из металла и резины, в которого не входят, а взбираются по высоченным ступенькам.

Она смотрит на меня жалеющими глазами, как на ребенка, наливает божественный суп из листьев петрушки, морковки, укропа, с гренками, облитыми сыром.

– Я кажусь тебе дурачком?

– Да как тебе сказать... Очень редко у вашего брата попадаются морды, на которых отпечатан десяток интеллигентных прадедушек, вся родословная, предки. Так вот попалась.

– Ну, спасибо за морду.

– Извини. – Она тронула мою руку. – Мы с тобой вроде как породнились. У родственников бывает: грубят не потому, что грубится – нежность неудобна... Только я не понимаю потуги.

– Но ты для чего-то ладишь мороженое, холишь грядки. Могла бы спать с утра до вечера.

– Ну, я пока ничего не холю, больше реву. Сяду среди кустов и гляжу никуда... Мороженое ладит машинка.

– У меня тоже две машинки.

– Ты когда-нибудь строил?

– Свой гараж.

– Но ведь это... Кривое не будет?

– Я все по кирпичикам высчитал. Сколько до подоконника, сколько потом, сколько в промежутке, от угла до угла. Измерил длину потолочных блоков, измерил фундамент. Все внутренние стены в нем уже обозначены. Я мысленно укладывал их сотни раз.