Филип Рот - Прощай, Колумбус и пять рассказов

— Эли, — а это ему Гарри Шоу уже сейчас говорил, — и вдобавок ко всему в особняке старика Паддингтона. Старик перевернулся бы в гробу. Эли, когда я уехал из Нью-Йорка, я думать не думал, что Нью-Йорк потянется за мной.

Записка номер два:

Уважаемый бакалейщик,

Прошу выдать этому джентльмену десять фунтов сахара. Деньги запишите на счет Вудентонской ешивы. Мы откроем у Вас счет, оплачивать будем каждый месяц. Этот джентльмен будет приходить к Вам раз или два в неделю.

Лео Зуреф Директор 5.10.48.

P.S. Имеете ли Вы кошерное мясо?

— Сегодня этот тип прошел мимо моего окна, — это ему Тед Геллер когда еще говорил, — и кивнул мне. Эли, выходит, мы с ним теперь на дружеской ноге?

— Эли, — это ему Арти Берг когда еще говорил, — он явился, в этой самой шляпе, в «Купи здесь» и передал эту свою записку прямо в руки менеджеру.

— Эли, — это снова Гарри Шоу, — смех смехом, а мы и оглянуться не успеем, как сотня, если не больше, сопляков в этих их ермолках будет распевать на Коуч-Хаус-роуд свои ивритские уроки, и тогда тебе будет не до смеха.

— Эли, чем они там занимаются? Мои дети слышали какие-то странные звуки.

— Эли, у нас современная община.

— Эли, мы платим налоги.

— Эли.

— Эли.

— Эли.

Сначала ему зудел в ухо только очередной горожанин; а тут обернулся — в дверях Мириам, живот загораживал ее чуть не целиком.

— Эли, миленький, ну как?

— Он сказал: нет.

— А того, другого, ты видел? — спросила она.

— Он спал под деревом.

— Ты ему разъяснил, как наши к этому относятся?

— Он спал.

— Почему же ты его не разбудил? Эли, такое дело не каждый день поручают.

— Он устал!

— Пожалуйста, не кричи на меня, — сказала Мириам. — Не кричи. Я беременна. Мне уже тяжело носить.

Эли понял, что его сердит вовсе не то, что она сказала, а то, что она еще скажет.

— Доктор говорит: ребенок очень тяжелый.

— Раз так, сядь, чтобы я мог нормально пообедать.

Он понял: а теперь его рассердило, что она не посидела с ним, пока он обедал, хоть он и обрадовался возможности побыть одному. Казалось, за ним хвостом тянется оголенный нерв, а он все наступает и наступает на него. Но вот и Мириам на него наступила.

— Эли, я понимаю, ты расстроен.

— Нет, ты не понимаешь.

Она вышла из кухни. И уже с лестницы крикнула:

— Понимаю, миленький.

Это западня! Он будет выходить из себя, предчувствуя, что она будет его «понимать». Она, видя, как он сердится, в свою очередь будет понимать его еще лучше. Ну а он в свою очередь будет сердиться еще пуще. Зазвонил телефон.

— Алло! — сказал Эли.

— Эли, Тед. Ну?

— Ну, ничего.

— Кто этот Зуреф? Он американец?

— Нет. Перемещенное лицо. Из Германии.

— А дети?

— Тоже перемещенные лица. Он их учит.

— Чему? Какому предмету? — спросил Тед.

— Не знаю.

— Ну а тот в шляпе, ты видел того типа в шляпе?

— Да, он спал.

— Эли, он спит в шляпе?

— Он спит в шляпе.

— Изуверы паршивые, — сказал Тед. — Эли, двадцатый век на дворе. А тут — на тебе — этот тип в шляпе на нашу голову. Не успеем оглянуться, и эти субчики из ешивы разбредутся по городу.

— А там, глядишь, станут увиваться за нашими дочками.

— Мишель и Дебби и смотреть на них не станут.

— В таком случае, Тедди, — буркнул Эли, — тебе не о чем беспокоиться. — И повесил трубку.

Тут же зазвонил телефон.

— Эли? Нас разъединили. Нам не о чем беспокоиться? Значит, ты все уладил?

— Придется повидать его еще раз. Думаю, мне удастся как-то это уладить.

— Отлично. Я позвоню Арти и Гарри.

Эли повесил трубку.

— Я так поняла, что ты ничего не уладил. — А это уже Мириам.

— Так и есть.

— Тогда почему же ты сказал Теду, что все уладил?

— Так и есть.

— Эли, а не стоило бы тебе еще полечиться?

— Мириам, с меня довольно.

— С расстроенными нервами юрист работать не может. Это не ответ.

— Мириам, придумай что-нибудь поновее.

Она надулась и ушла вместе со своим тяжелым младенцем спать.

Зазвонил телефон.

— Эли, это Арти. Тед звонил. Ты все уладил? Все прошло гладко?

— Да.

— Когда они уедут?

— Арти, предоставь это дело мне. Я устал. Хочу спать.

В постели Эли поцеловал жену в живот, положил на него голову — ему нужно было подумать. Положил очень осторожно: у Мириам шла вторая неделя девятого месяца. И все равно, когда она спала, тут хорошо отдыхалось — голова поднималась и опускалась в такт ее дыханию, а он тем временем искал выход: «Если б только этот тип снял свою дурацкую шляпу. Я знаю: шляпа — вот, что их бесит. Сними он ее, и все наладится».

— Что-что? — спросила Мириам.

— Я разговариваю с ребенком.

Мириам села на постели.

— Эли, детка, ну, пожалуйста, улучи минутку, загляни к доктору Экману — просто поговорить.

— Я чувствую себя хорошо.

— Ох, миленький! — Она уронила голову на подушку.

— Ты знаешь, какой вклад внесла твоя мать в наш брак: шезлонг и преклонение, как заповедано Новой, черт бы ее подрал, школой [87] Полное название — Новая школа социальных исследований (основана в 1919 г.). Высший образовательный центр. В ней преподаются гуманитарные и общественные науки. , перед трудами Зигмунда Фрейда.

Мириам сделала вид, что спит, но по тому, как она дышит, Эли понял, что у нее сна ни в одном глазу.

— Я говорю ребенку правду, Мириам, ведь так? Шезлонг, недополученные три месяца подписки на «Нью-Йоркер» [88] Литературно-публицистический еженедельный журнал (основан в 1925 г.). Рассчитан на образованных читателей. и «Введение в психоанализ» [89] Полное название — «Лекции по введению в психоанализ», труд 3. Фрейда. . Я верно говорю, разве нет?

— Эли, ну к чему такая враждебность?

— Тебя только и заботит, что у тебя внутри. Целый день торчишь перед зеркалом, смотришь, как растет твой живот.

— У беременных устанавливаются особые отношения с плодом, отцам этого не понять.

— Тоже мне отношения. Что поделывает моя печень? А тонкая кишка? А не пошаливает ли мой островок Лангерганса? [90] Эндокринная часть поджелудочной железы.

— Эли, зря ты ревнуешь к крохотуле-зародышу.

— Я ревную к островку Лангерганса!

— Эли, я не могу с тобой спорить: я ведь знаю — ты недоволен не мной. Милый, неужели ты не понимаешь: ты недоволен собой.

— Тобой и Экманом.

— Эли, а вдруг бы он и помог.

— Вдруг бы он помог тебе. Между вами, можно сказать, роман.

— Эли, это в тебе опять говорит неприязнь.

— Тебе-то что — это же неприязнь не к кому другому, а к себе.

— Эли, у нас родится чудесный ребенок, я легко разрешусь, ты будешь замечательным отцом, я просто не понимаю, что тебя точит — для этого нет никаких причин. Если нас что и должно заботить, так только, какое имя ему выбрать.