Вильям Козлов - Волосы Вероники

— Гражданин, гражданин… — пробурчал он. — Какой я вам гражданин?

Я все-таки расслышал, что он сказал, и, приподнявшись со стула, громко заметил:

— Товарищем вас назвать у меня язык не поворачивается.

Он еще потоптался немного и, шлепая толстыми губами, стал пробираться среди танцующих к своему столу. Сделал вид, что не расслышал моих последних слов.

— Здорово ты посадил его в калошу… — сдерживая смех, сказала Варя. — А я так мечтала станцевать с ним! Может, и меня пригласил бы сниматься на телевидение…

— Тебя уже пригласили! — бросил я ревнивый взгляд на Веронику.

— Пригласили бы, да ты помешал, — рассмеялась та.

Заметив, что к нашему столу направляется еще один претендент, я встал и пригласил Веронику. Она удивленно вскинула на меня глаза. Будто звезды в небе, в них отражались все электрические лампочки огромного зала. Одна заколка на затылке раскрыла свой зубастый рот, но почему-то держалась в волосах.

— Ты танцуешь?

— Я говорил, что не люблю танцевать, но никогда не утверждал, что не умею…

Мы станцевали с Вероникой два или три танца, когда я обратил внимание, что с Варей танцует уже не тот двухметровый верзила в голубом костюме, а… Боровиков! Я встретился с ним взглядом — мы находились с Вероникой через три пары от них — и взгляд его мне не понравился. Наглый и одновременно угрожающий. Он лишь криво улыбнулся, не кивнул и не поздоровался, да и вряд ли я ему бы ответил. Настроение у меня сразу упало, и, когда Варя вернулась за стол, я сказал, что не пора ли нам пора?

Вероника не возражала, а Варя как будто даже обрадовалась. И тут, пока мы дожидались куда-то провалившегося официанта, Вероника завела совсем неподходящий разговор.

— Чего это тебя приглашают танцевать одни великаны? — спросила она.

Варя улыбнулась и взглянула на меня.

— Они ко мне почему-то неравнодушны, — ответила она.

— Этот, с которым ты последний раз танцевала, очень симпатичный…

— Ты находишь? — ехидно продолжала улыбаться дочь. — А вот Шувалову он не нравится…

— Шувалов в мужчинах не разбирается, — сказала Вероника. — Он всех кавалеров отпугнул от нашего стола.

— Ты имеешь в виду того губошлепа? — кивнул я на дальний стол, где сидел телевизионщик. Он как раз опрокидывал в свой широкий рот рюмку с коньяком.

— Почему же тебе не нравится Варин спортсмен? — пристала Вероника. Глаза ее блестели, на губах улыбка. Невнимательна была моя Вероника, иначе заметила бы, что этот разговор мне в тягость.

— Варе он тоже не нравится, — пробурчал я.

— Женское сердце — загадка, — улыбнулась дочь. Что она имела в виду, я позже понял, а в этот момент ухватил за рукав проходящего мимо официанта и сказал, чтобы он с нами рассчитался.

— С удовольствием бы, но я вас не обслуживал, — улыбаясь Веронике, сказал официант.

Почему они в ресторанах все будто на одно лицо? Я попросил его поскорее прислать нашего. Тот кивнул и черным призраком растворился в табачном дыму, окутавшем дверь и коридор.

Тот, о ком у нас шла речь, сидел за дальним столом в компании того самого в голубом костюме и бросал хмурые взгляды в нашу сторону. Я подозреваю, что верзила в голубом костюме вышел в вестибюль и позвонил Боровикову, потому что раньше его в ресторане не было. Откуда-то примчался. Был он в толстом свитере и расклешенных внизу черных брюках в обтяжку. Соломенные волосы перьями налезали на воротник, топорщились на ушах. Лицо у него действительно симпатичное: правильные черты, крупный прямой нос, красиво очерченные губы, чуть выпуклые скулы. Я еще ни разу не видел, как улыбается Боровиков. Почему-то больше приходилось видеть его мрачным и недовольным, как сейчас. Плечи у него широкие, сильные большие руки. Если в них попадется мяч, не скоро выпустит… Видел я его на площадке, бегает как гепард и виртуозно забрасывает мячи в сетку. Насколько мне известно, спортсмены не пьют, а Леню мне приходилось видеть чаще всего под мухой. Вот и сейчас он наливает в фужер коньяк. Я ждал, когда он выпьет, но Боровиков поставил бутылку, отодвинул фужер, и наши глаза встретились. Да, в его взгляде была ненависть. Дурак он дурак! Неужели считает, что я и впрямь мог заставить Варю порвать с ним? Дочь никогда бы меня не послушалась, что, кстати, и произошло; она сама решает, что ей делать. А если начнешь на нее давить, то она возьмет и все сделает наоборот. Такое случалось в детстве…

Наконец пришел наш официант и принес счет. Я уже был внутренне готов, что сумма будет приличной, но с трудом скрыл изумление, увидев итог. Ничего не сказав, полез в карман за деньгами, но тут Вероника взяла со стола счет, быстро просмотрела и подняла на официанта, источавшего доброжелательность и галантность, свои большие не замутненные даже шампанским глаза.

— Вы все перепутали, Володя, — ласково сказала она. — Этот счет не наш… Чего тут только не написано! — Она бросила лукавый взгляд на соседний столик. — Это, наверное, вы им насчитали?..

С лица Володи (когда она успела узнать его имя?) сползла улыбка, он сосредоточенно стал изучать счет, потом закивал, заулыбался, что-то пробормотал, мол, с кем не бывает… и исчез.

— Тебя обдуривают, а ты все готов проглотить, — ворчливо заметила Вероника. — Неужели не понимаешь, что он решил нагреть тебя? Мол, один мужчина с двумя хорошенькими женщинами… Даже если и почувствует, что ему приписали лишку, не посмеет возразить. Как же, подумают, что скупердяй… Эх ты, Шувалов!

— А швейцару, пожалел рубль дать, — подковырнула меня и Варя.

— Откуда же ему, бедняге, было знать, что я пожаловал в ресторан с родной дочерью и…

— И… договаривай, милый? — с улыбкой посмотрела на меня Вероника.

— И… почти женой, — выговорил я, будто с плеч сбросил каменную глыбу. Выговорил и не посмел поднять глаз ни на Варю, ни на Веронику.

— Варя, слышишь, твой отец сделал мне предложение?

— Поздравляю, — без улыбки ответила Варя.

Мысли ее были заняты другим. Она нет-нет да и бросала беспокойный взгляд на дальний столик, за которым сидел Боровиков с приятелями.

— Что-то радости мало в твоем голосе, дорогой, — не унималась Вероника.

— Па волнуется, — заметила Варя. — Он всего только второй раз собирается жениться…

Меня спас официант: он деловито подошел к нашему столу и, уже обращаясь к Веронике, протянул ей новый счет.

— Совсем другое дело, — рассыпала она серебристый смех и наградила официанта таким лучезарным взглядом, что даже его меркантильная натура дрогнула, прогнулась, и на лице его появилась не заученная снисходительно-вежливая, а самая настоящая человеческая улыбка.

Счет был ровно наполовину меньше. Я стал ему совать трешку, но он вежливо отстранил мою руку:

— Благодарю, на чай не берем. — И снова улыбнулся Веронике.