Вильям Козлов - Волосы Вероники

И вдруг я слышу негромкий женский смех. Совсем близко от меня. Ошалело верчу головой и никого не вижу.

— Вы хорошо сложены, Георгий, — произносит удивительно знакомый голос, но сразу не могу сообразить, кто это. В несколько взмахов отплываю от берега, камыши расступаются, и я вижу на лодке… Веронику! Какое-то время ошалело смотрю на нее, потом счастливо смеюсь и говорю:

— Вы спустились сюда прямо с неба?

— Не ждали?

Она в купальнике. Мраморно-белая, будто и впрямь с другой планеты, она сидела в лодке и неумело держала мою бамбуковую удочку в руках. Глаза ее показались мне огромными, в них смешались озерная зелень и небесная синь. У нее узкие округлые плечи и высокая грудь. Волосы немного приподняты на затылке, и я вижу нежную шею. У меня в кабинете на стене висит красочный календарь, на котором изображена красивая японка в бикини. Вероника сейчас чем-то напомнила ее.

— Я знал, что сегодня случится чудо, — сказал я, подплывая к лодке. — И вот с неба спустилась на грешную землю…

— Если вы скажете «богиня», я огрею вас веслом, — засмеялась она.

— Марсианка…

— Увы, на Марсе нет жизни.

— А на созвездии Волосы Вероники? — спросил я.

— Во Вселенной столько галактик, планет… Я убеждена, что где-то далеко-далеко от нас живут, как их называют, братья по разуму.

— Вероника, как я рад, что вы приехали, — сказал я.

— Я ехала назад без попутчика, вспомнила ваше грустное лицо с печальными глазами, потом живописное озеро, деревню Кукино и вот взяла да и свернула с главной дороги… Очень милая женщина из вашего дома сказала, что вы надолго засели в бане, и дала мне лодку, удочку. Я даже поймала одну зеленую рыбку!

— Здесь прямо в воде растут старые деревья, — говорил я, — а окуни и щуки плавают среди ветвей…

— А водяные в озере водятся?

— Иногда тут ведьмы под духовой оркестр устраивают свой шабаш…

— Как у Булгакова в «Мастере и Маргарите»? — смеялась она.

— Я покажу вам ведьмины пляски… Это потрясающее зрелище.

— Они пляшут по заявкам зрителей?

— Я их уговорю! — с воодушевлением отвечал я.

— Да, а где же ваши лебеди?

— Действительно, где они? — дурашливо вертел я головой. — Наверное, злой коршун утащил царевну-лебедь?

— Здесь чудеса, здесь леший бродит, русалка на ветвях сидит…

— Русалка в лодке…

— А вы — водоплавающий леший?

Мы громко хохотали. Забыв, что я голый, я хотел уже было забраться к ней в лодку, но, увидев, как вдруг округлились ее зеленоватые глаза, вовремя спохватился. Бесшабашная веселость вселилась в меня, мир казался мне таким прекрасным, что я готов был запеть во все горло, но, зная, что у меня нет голоса, сдержался. Я видел ее улыбающееся лицо, шевелящийся на затылке огромный хвост ослепительно черных волос, красивые полные руки, в большущих глазах ее мельтешили яркие блики. Я верил, что если захочу, то заставлю торчащие из воды березовые пни запеть, пусть Вероника послушает ведьмины пляски! Я и сам для нее спляшу под звуки дикого духового оркестра… Боже, какое счастье, что она тут!.. Меня просто распирало от радости, такого давно со мной не было. Я поднырнул под лодку и хотел ее приподнять на плечах, но из этого ничего не вышло, лишь предплечье о киль оцарапал.

— Вы меня чуть не опрокинули, — сказала она.

— Тут мелко, — засмеялся я. — Воробью по колено. Вы не умеете плавать, Вероника? Я вас научу…

— У вас, Георгий, губы посинели, — сказала она. — Идите в баню, я отвернусь.

Я снова зачем-то поднырнул под лодку, но больше приподнимать не стал, саженками поплыл к зеленому островку, на котором желтел круг от бывшего стога, обогнув узкую косу с камышовыми метелками, вернулся к своему берегу. Чертом выскочил из воды и отважно вломился в затрещавшие кусты.

Дядя Федор одевался в предбаннике. Лицо его было багровым, клочки волос торчали в разные стороны, со лба и висков тоненькими струйками стекал обильный пот. Он наливал из трехлитровой банки сок в помутневший стакан и пил, двигая острым кадыком.

— Что так долго барахтался в озере? — покосился он на меня. — С пылу-жару да сразу в воду… Молодой, еще крепкий, тебе все нипочем!

— Встретил в камышах русалку… — во весь рот улыбаясь, сообщил я.

— Рыбы не стало, а русалки, стало быть, водятся? — усмехнулся дядя.

— Еще разок попарюсь, — сказал я.

Таращась в почерневший потолок, я лежал на полке и уже в который раз нахлестывал себя веником. Горячий пар перехватывал дыхание, мои бока, плечи, грудь горели, и я вдруг подумал, что, пожалуй, на всю жизнь до мельчайших подробностей запомнится мне сегодняшний день… В замутившееся окошко с той стороны билась большая черная бабочка с желтоватой окантовкой на крыльях. Ей тоже хотелось в баню… Счастье — это очень уж неуловимая категория в человеческой жизни. Сейчас ты счастлив, а пройдет немного времени, и в памяти твоей сотрется острота этого удивительного ощущения. А мне хотелось навсегда запомнить нынешнюю баню, неожиданную встречу с Вероникой на озере… Я видел, как по тропинке, ссутулившись и загребая ногами траву, пошел к дому дядя Федор. Под мышкой пиджак, тощая морщинистая шея обернута полосатым махровым полотенцем.

Вспоминал ли я тут, в деревне, о Веронике? Вспоминал, конечно. Даже раз приснилась. Но мне и в голову не приходило, что она сможет сюда приехать. Я вспоминал не только Олю Вторую и Веронику, но и Полину Неверову. Две недели я здесь один. Глядя в щель на крыше сеновала, где я спал, мысленно вызывал в памяти лица знакомых женщин… Как странно все случается в нашей жизни! Уж если кто и смог бы сюда приехать, так это Оля, но она даже не написала мне ни одного письма. А приехала Вероника, с которой мы и были-то знакомы как раз столько времени, сколько нужно, чтобы доехать от Ленинграда до Валдая.

В окошко ненадолго заглянул красноватый луч вечернего солнца, на темной бревенчатой стене окрасились в багровый цвет прилипшие к бревнам березовые листья от веника. Бабочка улетела, теперь зудели у окна привлеченные теплом комары. Днем они прятались в кустах за баней, а вечером волна за волной атаковали все теплое, живое. Залетали они и ко мне на сеновал, но я скоро научился воевать с ними: тихо ждал, когда омерзительно зудевший над ухом кровопийца сядет на высунутую из-под одеяла руку, тут-то я его ловко и прихлопываю другой. И все равно, проснувшись поутру, обнаруживал на лице и руках следы комариных укусов.

Больше на озеро я не побежал: вылил на себя два таза холодной воды из железной бочки, быстро оделся и вышел. Кто любит русскую баню, тот знает, какое чувство легкости испытываешь после парилки. Не сразу, конечно, сначала с тебя за чаем еще сойдут семь потов, но зато потом так бывает легко, что, будь у тебя за спиной крылья, полетел бы…