Вильям Козлов - Волосы Вероники

Полина запихивала в пластиковую сумку крупные оранжевые апельсины. У открытого ларька были навалены ящики, на каждом красивая этикетка: два апельсина и надпись «Марокко». Мы одновременно увидели друг друга. В глазах ее плеснулась искренняя радость, веснушчатые щеки порозовели. И я обрадовался ей. Должны быть в нашей жизни люди, которых всегда приятно видеть. А ведь чаще бывает так: увидишь, навстречу идет едва знакомый человек, отворачиваешь лицо в сторону: не хочется останавливаться и вести пустой разговор. А уж если встретились глазами и никак не разойтись, то на лицах расцветают улыбки, начинается долгий, никому не нужный разговор: «Ты звони, Вася, а то, понимаешь, пропал!» И Вася не остается в долгу: «Привет Машеньке, сыну…» — «У меня нет никакой Машеньки, да и сына… У меня дочь». Васю это не сбивает с толку: «Заходите в гости, помнишь, я все еще живу на Васильевском?»

Я не помню этого, потому что никогда не был у Васи на Васильевском.

Расходимся и одинаково думаем: «Ну, надо же было напороться на него! Знал бы, перешел на другую сторону улицы…»

Отойдя подальше от очереди, мы встали у окна гастронома.

— Я тебе звонила, — сказала она. — Приятный девичий голос отвечал, что тебя нет… Ты завел секретаря или… жену?

— Это моя дочь Варя, — сказал я.

— Я совсем забыла, что у тебя такая взрослая дочь.

Полина была в коричневом плаще, прядь белокурых волос косо прилипла ко лбу. Я вспомнил, какая она нежная, ласковая в постели, как, по-детски складывая полные губы, страстно целуется…

Не сговариваясь, мы направились к стоянке такси на улице Пестеля. Полина жила в коммунальной квартире на Большом проспекте Петроградской стороны. Я несколько раз был у нее, напротив ее дома кинотеатр «Свет», а чуть в стороне кафе «Рассвет». В квартире, кроме Полины, живут еще три семьи. Кажется, она с ними ладит. Комната у нее большая, с лоджией. Окна выходят во двор, и не слышно транспорта, который непрерывным потоком течет по Большому.

— У меня в холодильнике шампанское, — сказала она. — Вот и отпразднуем нашу встречу… Разве можно так надолго пропадать, Георгий?..

— Вся наша жизнь состоит из встреч и разлук, — со вздохом вырвалось у меня.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Ты плохо выглядишь, милый… Печень?

— Сердце, — усмехнулся я. Полина все переводит на медицину.

— Кто же сейчас в твоем сердце, Георгий?

В ее сузившихся глазах — она мне вдруг почему-то напомнила певицу Розу Рымбаеву — смешались грусть и радость от встречи.

— Давай апельсин, — сказал я. — Я съем его с кожурой.

А с неба все моросил и моросил невидимый липкий дождь. Белоснежным айсбергом высился огороженный пушками с цепями величественный Преображенский собор. Из высокой полуоткрытой двери выбивалась желтая полоса электрического света. Мне показалось, что я чувствую запах ладана и церковных свечей. В шум проносящихся по Литейному машин, в металлический скрежет трамваев, добродушное фырканье водосточных труб вдруг властно ворвался чистый звонкий удар в колокол. Этот непривычный, будто донесшийся из седой древности, давно позабытый звук заглушил все остальные шумы и несколько мгновений властвовал над городом.

От Полины Неверовой я утром сразу поехал на работу, а вечером, дома, Варя невозмутимо сообщила мне, что часов в семь к ней пришла Оля Журавлева и они допоздна ждали меня. По телевизору показывали хоккей, потом по второй программе был «Калейдоскоп». В общем, было уже поздно, и Оля осталась ночевать… Дочь не упрекала меня ни в чем, даже не сказала, что мне следовало бы позвонить, что я не приду, однако в голосе ее явственно звучали насмешливые нотки, мол, влип, дорогой папочка!

Я в свою очередь тоже не стал оправдываться, ушел в кабинет — он теперь стал моей комнатой — и уселся за перевод книги о знаменитом исследователе морских глубин Жаке-Иве Кусто, первом забившем тревогу о том, что мировой океан в опасности! Мало того что человек почти полностью истребил крупнейших млекопитающих нашей планеты — китов, он теперь угрожает жизнедеятельности всего океана. Туда сбрасываются радиоактивные отходы, в нем взрываются атомные и водородные бомбы, тысячи нефтяных танкеров промывают морской водой свои грязные трюмы. А сколько нефти выплеснулось в океан из-за участившихся катастроф супертанкеров? Жак-Ив видел на огромной поверхности Тихого океана нефтяную пленку, которая погубила все живое. До сих пор французы помнят затонувший неподалеку от Лазурного берега танкер, выбросивший на поверхность моря тысячи тонн нефти…

Я слышал, как вошла Варя и, прислонившись к косяку двери, стала молча смотреть на меня. Книгу с английского я переводил для издательства. Работа над ней увлекла меня: я любил литературу о природе, животных, морских глубинах, о путешествиях.

— Ты слышала когда-нибудь о «ныряющем блюдце»? — спросил я, отодвигая в сторону чистый лист.

— Я думала, существуют только «летающие тарелки», — ответила Варя.

— Насчет тарелок не уверен, а «ныряющее блюдце» не хуже манты порхает по морскому дну континентального шельфа. А кто такие манты, знаешь?

— Все это очень интересно, только я не собираюсь опускаться на дно морское, — перебила дочь. — Почему бы тебе снова не купить обыкновенный автомобиль?

— Если ты мне будешь мешать, я никогда не заработаю на машину.

— Ты теперь, бедняжка, и ночами работаешь? — посмотрела на меня чистыми невинными глазами Варя. — Изучаешь мант, китов, кальмаров? Кстати, кто такие манты, я знаю…

— Синие киты на грани вымирания, — вздохнул я. — И манты в океане теперь редкость.

— Бедные киты…

— А ты знаешь, что они умеют переговариваться под водой?

— Не буду тебе, папочка, мешать, — притворно вздохнула моя дочь. — Ужин на плите, я вернусь сегодня поздно.

— В театр?

— Да нет, баскетбол, — беспечно ответила Варя.

— Баскетбол? — удивился я. Вроде бы она никогда не увлекалась этим видом спорта. Художественной гимнастикой занималась несколько лет, даже участвовала, когда училась в восьмом классе, в городских соревнованиях. Может, в Киеве стала бегать с мячом? Вроде бы рост у нее для баскетболистки неподходящий. Там на площадке играют дылды под потолок, а Варя среднего роста.

— Сегодня сборная Ленинграда играет с югославами, — пояснила Варя. — У меня билет в первом ряду. Посмотри по телевизору, может, и меня увидишь… — засмеялась и ушла.

Зря не послушался ее совета и не включил телевизор… Может, тогда кое-что до меня и дошло бы! А я увлекся переводом и до Вариного возвращения не вставал из-за письменного стола. Я переводил книгу о том, как Кусто впервые совершил погружение с аквалангом. Это было для него открытием нового мира, и с тех пор он всю жизнь связал с изучением моря. Для аквалангиста открылся изумительный подводный мир, доселе скрытый от людей. На глубине пятидесяти футов Кусто стал вытворять невообразимое, он почувствовал себя как рыба в воде: кувыркался, делал сальто, парил над глубиной, потом заплыл в пещеру и увидел там множество омаров. Выбрав парочку побольше, поднялся с ними к поверхности, где его ожидали жена, Симона Кусто, и лучший водолаз Франции Фредерик Дюма…