Андрей Кузечкин - Менделеев-рок

– На хрена? – вполне резонно поинтересовался Хорек.

Мы стояли на мосту. Вокруг – ни единой живой души.

– Вот представь: я – твой враг. – Я схватил его руку с зажатым в ней оружием и поднял ее, уперев ствол пистолетика себе в лоб. – Сможешь нажать?

Хорек попытался высвободить руку, но я не позволил.

– Хорек, я твой враг. Если ты не выстрелишь, тебе хана. Умрешь грубой и некультурной смертью.

– Плакса…

– Нажми, Хорек. Выстави мне мозги. По-хорошему прошу.

– Плакса… Это… Заканчивай!

– Стреляй – или хуже будет! – Я стиснул его руку со всей силы.

– Отвяжись!

– Что, в штаны наделал? Стреляй, мразь! Трус! Дешевка! – Я почти кричал. – Я сейчас сам за тебя нажму!..

– Хорош! – хрипло крикнул мой костлявый товарищ.

Я чувствовал, как подрагивает его рука.

Разжал пальцы. Хорек отступил от меня на шаг.

– Плакса, ты ненормальный.

– Ты, что ли, нормальный?

Он вдруг расхохотался и угостил меня хлопком в плечо:

– Ты меня своими хохмами в могилу вгонишь!

Я улыбнулся – улыбка, должно быть, вышла кисловатой:

– Была бы у моего брата такая пушечка, он сейчас был бы жив.

– А что твой брат? Ну я знаю, его убили десять лет назад…

– Двенадцать, – поправил я.

– …ты говорил про это, но подробно не рассказывал!

Я действительно никогда этого не рассказывал Хорьку, но сейчас очень хотел поведать историю, подобную той, что он рассказал мне.

Я уселся на перила моста.

– Моего брата Саню убили, когда ему было пятнадцать. У меня сохранились тетради с Саниным дневником, я их наизусть знаю. Поэтому отлично представляю, какая в те времена была обстановка. У нас в Нефтехимике и сейчас шпаны, как тараканов, постоянно драки, даже постреливают, бывает, но по сравнению с тем, что было тогда, это просто детский сад. Ты же знаешь, раньше Нефтехимик был рабочим поселком. От старого поселка остался целый квартал, его называли Слобода. Слободу снесли позже всего, лет пять назад, ты помнишь, наверно…

Тут мимо нас промчался Водитель Автобуса, наша третья и последняя достопримечательность. Изорванные заплеванные пальто и шапка, слюнявая борода, открытый рот… Водитель Автобуса долго кружил по мосту туда-сюда с хитро-залихватским видом, самозабвенно изображая, будто сидит за рулем. Обычно этот дядька «катается» возле какой-нибудь школы, наслаждаясь диким хохотом, громыхающим изо всех окон.

– В общем, – продолжал я, – между «городскими» и «слободскими» пацанами шла настоящая война. Не то что стычки или драки, а реальные военные действия. То есть каждый вечер после школы «слободские» и «городские» собирались двумя толпами, напивались, вооружались дубинками и кастетами и целенаправленно шли проламывать друг другу черепа. По крайней мере в дневнике написано именно так. В условиях суровой военной действительности обе стороны объявили тотальную мобилизацию. Как в негритянских гетто: ты или член банды, или никто. Причем всё на добровольных началах. Можешь остаться в стороне от разборок, но если поздно вечером домой идешь, а навстречу выходит бригада «слободских», то никто тебе уже не поможет. Поэтому хочешь не хочешь, а надо держаться коллектива. Понятно, почему у Сани такой невеселый дневник. Там много мрачных стихов и очень мрачный рассказ. Написан, конечно, неумело: Сане же всего пятнадцать было. Но я люблю его перечитывать. Про одного мальчика, он нашел в саду племя гномиков, всех переловил и поселил у себя дома в пустом аквариуме. Заставлял его развлекать, показывать всякие представления. А тех, кто отказывался, убивал. Откручивал головенки.

Хотя я совершенно отвлекся от темы, Хорек не перебивал. Он сидел рядом на перилах и внимательно слушал, кивая. Даже глотков из бутылки не делал.

– Ну мой брат Саня и друг его Костик решили держаться от всех разборок подальше. Ходили везде только вдвоем. Им приходилось носить с собой железяки, а потом они еще додумались смастерить бомбочки. Вот как-то Костик с Саней шли от своих девчонок, причем шли в обход, стройками, да как раз и нарвались на троих жлобов со Слободы. Мой братан, не долго думая, взял бомбочку, поджег фитиль и приготовился бросать. Тут этот идиот Костик кинулся на них с железкой. Саня замешкался, и бомба взорвалась у него в руке. Все.

Хорек долго кивал, потом хлебнул из бутылки и сказал, не глядя на меня:

– Страшное дело.

– А то! Я помню, как он умирал, – с оторванной рукой и черным лицом… Это, Хорек… А я к тебе по делу.

– Что за дело?

– Тут в пятницу будет концерт в «Звезде». Нет желания пару песенок сыграть?

Он вгляделся мне в лицо и кивнул:

– Можно. А что за концерт?

– Да не знаю, дребедень какая-то в честь Пятницы, Тринадцатого. Какая разница? Я так, встряхнуться хотел. Может, и ты тоже…

– Да можно, можно. Ты нас уже записал?

– Записал.

– А чего играть будем? Старье?

– Конечно. Нового-то ничего разобрать не успеем. Сыграем, скажем, «Менделеев-рок» и «Последний день».

– В каком составе играем?

– В минимальном: ты, я и на барабанах кто-нибудь.

– Будда не согласится, это стопудово.

– Ладно, разберемся.

– А под каким названием ты нас записал?

Да-а-а, подумал я. Хорек, ты меня разочаровываешь. Где ты был, когда Бог мозги раздавал? Вслух я произнес всего одно словечко:

– «Аденома».

На Хорька подействовало. Он пару раз открыл и закрыл свою помойку, которую все по ошибке принимали за рот, и выдал наконец:

– Ты что, группу хочешь возродить?

– Пока что я хочу отыграть пару песенок на концерте в честь Пятницы, Тринадцатого. А там видно будет.

– Ладно, Ромыч, все нормально сделаем. – Кажется, я нащупал в Хорьковой душонке какой-то секретный выключатель, потому что мой уродец-басист аж весь засветился.

– В общем, топай домой и все приготовь. Встречаемся завтра в восемь вечера у тебя в гараже. Слушай, Хорек, еще вопрос. Я тут на пустыре такое чудовище видел… Похоже на человека, только руки длинные, как у макаки, головенка маленькая, весь в тряпки замотан с ног до головы.

– Это знаешь кто? Это Геруха! – воскликнул Хорек в каком-то полубезумном возбуждении. – Твою мать, Плакса, я-то думал, это все сказки!

– Какой еще Геруха?

– Да мне рассказывали… Будто бы в одной нормальной семье родился сын – урод моральный и физический. Они его воспитывали до одиннадцати лет, а потом он от них сбежал и живет на свалке. Про него всякие ужасы рассказывают: будто маленьких детей таскает у зазевавшихся родителей.

– А почему «Геруха»?

– Да вроде папаша с мамашей его Германом назвали.

Утром следующего дня (вторника), когда я торопился на первую пару, у самого входа в колледж меня остановил Олег.

– Роман, нужно поговорить.