Андрей Кузечкин - Менделеев-рок

– Плохо мне, – пожаловалась она. – Пошли на свежий воздух…

В подъезде мы не задержались – там мерзко пахло дезинфекцией и кошачьим пометом. Мы вышли из подъезда прямо в ночь. Я прижимал к себе эту красавицу обеими руками, поддерживая ее. Это было невыносимо приятно. От ее волос пахло чем-то хвойным, я словно обнимал маленькую елочку. Ближе к концу улицы (хотя это была и не улица, а беспорядочное нагромождение недоразвитых небоскребов) Присциллу вырвало.

– Всю романтику испортила, да? – грустно спросила девчонка. – Прости.

Я спросил:

– Может, назад пойдем?

– Да ну еще! Давай всю ночь гулять. Забредем куда-нибудь далеко-далеко! Только это… мне бы чего-нибудь бодрящего.

– Будет!

Я сгонял в ближайший ларек и вернулся с банкой колы, пакетиком растворимого кофе, пластмассовой ложечкой и двумя пластиковыми стаканчиками. Поровну поделил содержимое пакетика, плеснул колы: взметнулась густая пена, заполнив три четверти каждого стакана, и хлынула через край. Я взболтал получившийся продукт ложечкой, слегка осадив пену, долил колы:

– Вот. Термоядерный коктейль, известный как «бустер». Предупреждаю: сердце будет колотиться как пулемет.

– Да ну его, пусть колотится. – Присцилла отобрала у меня стакан и выдула залпом вместе с пеной. Второй стакан уделал я. – А здорово, похоже на мороженое! – заметила она.

Вскоре мы двинулись дальше, хотя я и опасался, как бы не нарваться на обдолбанную «бригаду смерти», какие попадаются в Нефтехимике. И мне стало совсем не по себе, когда впереди показалась компания, рассевшаяся на сваленных как попало бетонных плитах.

– Надо обойти, – прошептал я.

Мы, как два шпиона, пробирались мимо компании, прячась за «ракушками», и вдруг я уловил звуки бренчащей гитары и блеющий козлетон певца.

– Не могу поверить! Ты слышишь этот волшебный голос? – Я смело шагнул из-за гаража прямо в свет ночного фонаря.

– Ромка! – заорал гитарист – похожий на засохшую хлебную корку очкастый сколиозник.

– Саня!

Это и правда был мой приятель Саня, более известный в нашем городе как Тошнот. В своей шараге Тошнот считался последним лохом и лузером, он был бы изгоем, если бы не его гитара. Играл Тошнот в основном дворовые песни.

– Мужики, прошу любить и жаловать, это Ромка, мой друган!

– Ромка, свой пацан! – радостно прохрипел один из членов ночной малолетней компании и пару раз хлопнул меня между лопаток. Ненавижу, когда меня так называют, – вроде я уже вырос из этого возраста.

– Ромка, а вы сейчас где? – спросил Саня.

– В смысле?

– Ну вы, «Аденома».

– Очнись, очкарик! «Аденомы» уже два года как нет.

– Да я в курсе… А воссоединяться не собираетесь? Это ж единственная рок-группа была на весь Химик!

– Да как-то знаешь… – промямлил я и поспешил сменить тему: – Санек, сыграй для дамы чего-нибудь своего, ага? Веселенького, – попросил я, успев шепнуть Присцилле: «Сейчас будет песня, похожая на него самого».

Тошнот был польщен моей просьбой. Поправив очки, он выдохнул:

– Безымянная пока.

И запел пронзительным дребезжащим голосишком:

– Уже смешно, – шепнула Присцилла, когда зазвучал проигрыш, заменявший припев.

Я, слышавший это гениальное творение не раз, стоял с серьезной миной, а вот моя новая подруга кусала мне плечо, чтобы не расхохотаться до слез. Что самое странное, никому кроме нас смешно не было.

Я нашел себе что надо, Возвращаюсь я домой. Но ушел тогда я сильно В многомесячный запой. Голова болит ужасно, Сухо в горле, почки жмет. Вы не пейте спирт, ребята, Чтобы не было забот.

Номер завершился, и мы с Присциллой двинулись дальше. Тот парень, что хлопал меня по спине, напоследок спросил у меня мелочи – я без сожаления отдал все, что оставалось в карманах.

Саню, кстати, вскоре забрали в армию, обратно привезли через полгода со следами побоев по всему телу и заключением армейского врача: «Смерть в результате сердечной недостаточности», хотя с сердцем у Сани проблем не было никогда. Потом неизвестно откуда всплыла запись нескольких песен Тошнота, он записал их через чей-то компьютер. И долго еще гуляли по всему Нефтехимику Санины песенки, простые и искренние.

Не припоминаю всех подробностей той ночи: куда нас заносило, какими дворами и переулками мы с Присциллой бродили, о чем болтали, над чем смеялись, – но отчетливо помню пустырь на окраине Химика и ржавый остов мертвого грузовика, возле которого я принялся жадно целовать Присциллу, втискивая спиной в железо.

«Что, Кристинка, видала, чего я делаю? – злорадно думал я. Для злорадства были причины. – Ну останови меня, если сможешь!»

Присцилла залезла мне под рубашку и стала гладить живот. В темноте я с трудом различил, что девчонка кусает губы.

– Приличные барышни так себя не ведут, – выдавила она.

– Наверно, – согласился я.

И вдруг Присцилла взвизгнула:

– Обернись!

В нашу сторону кто-то шел. При свете фонарей, которые стояли вдоль автодороги, перерезавшей пустырь, было видно, что это вовсе не человек, а нечто похожее на замотанную в тряпки обезьяну с длинными руками и совершенно безлобой головой. Припадая на одну ногу, в абсолютной тишине существо резво приближалось к нам.

– Кто это? Плакса, я боюсь! – хныкала Присцилла.

– Тише… Пусть стороной пройдет. Мы его не тронем – и он нас не тронет. Я уверен.

Я шептал эти слова, не сводя глаз с хромого урода. «Мимо, – мысленно внушал я. – Мимо. Не замечай нас!» В животе похолодело. Кто же он такой? Неужели все-таки человек? Бомж, юродивый? Или какая-нибудь бешеная зверюга, для смеху наряженная в лохмотья? Или… что-то такое, чему нет названия?

Шагах в двадцати от нас существо остановилось. «Почуяло добычу», – подумал я и тут же отогнал эту мысль. Кем бы ни было это пугало, оно не сможет нам навредить – слишком мало ростом… Тут последние крохи моего самообладания улетучились: я представил, как этот карлик подбегает к нам, запрыгивает на меня и вгрызается в шею.

– Кирпич! Кирпич возьми! – шипела Присцилла.

Я не отвечал. Меня будто загипсовали с ног до головы. Не было сил не только шевельнуть рукой, но и наклонить голову, чтобы глянуть под ноги. Я смотрел на морду урода, завязанную, как лицо прокаженного. Что же там, под тряпичной маской, – гнилые полуразрушенные зубы или острые, словно гвозди, звериные клыки?