Равиль Бикбаев - Черная молния. Тень буревестника.

Математику я знаю на уровне: Если у Феди два яблока, а у Сережи банковская карта, то к кому пойдет на свидание Таня? Ответ: Таня придет на свидание к Вове с которым уже встречается. Поэтому в достаточной степени заинтригованный встречей с интегральной подпольщицей я поплелся по городу за Маузером.

— Знаете, что меня настораживает? — пока мы шли на станцию метро сказал я.

— Что?! — не глядя на меня, а привычно как просеивая взглядом потоки людей у станции, негромко спросил Маузер.

— Вы мне показываете, так сказать неплохо образованных ребят. Они даже разговаривают почти без сленга и можно подумать, что у вас собрался цвет будущей интеллигенции страны. Но это же не так?

— Не совсем так, — вздохнув подтвердил Маузер, — вы встречаетесь с ребятами с которыми хоть понимаете друг друга и говорите с ними на одном смысловом языке, хотя как я вижу психологически вы достаточно далеки от них, а они от вас.

Мы остановились у киоска с прессой стоявшего рядом со станцией метрополитена. Красивые глянцевые обложки журналов, за отличными фото сессиями пустота содержания и рекламный гон, рядом кипы газет с кричащими заголовками, смакуют сплетни, убийства, извращения, практически нет серьезной аналитики. Зачем? Нет спроса, в метро это не читают. Как все это похоже на нашу жизнь. Хотя почему похоже? Это ее часть. Перед спуском в станцию я закурил, Маузер неодобрительно на меня покосился, сам он был некурящий. Чуть поодаль от нас стояла компания молодежи. Парни и девушки курили, пили пиво, что-то обсуждая матерились, смеялись. Отдельные слова я понимал, а смысла их так сказать беседы, нет. Их мат и сленг, это уже совершенно другой язык и можно подумать, что мы уже живем в разных странах. А мы и живем в разных странах, тут дело не в разнице поколений, я родился и получил воспитание в одной стране, они выросли в другой и эту границу уже трудно перейти.

— Все эти встречи, — тихо сказал Маузер, догадавшийся о моих мыслях, — для нас с вами как бессрочная виза и постоянный вид на жительство в их страну, ее гражданами нам не стать, но… — не договорив он в нитку сжал тонкие губы, а потом, с жесткой откровенностью продолжил:

— Вы правы, в группе Макса и в других группах есть совсем иные ребята. Плохо образованные, агрессивные, матерящиеся, с трудом выражающие свои мысли. Но вы поймите, у них нет другой реальности, а только: низкооплачиваемый труд; отсутствие перспектив и как результат бутылка или шпиц наркомана. Они пока не могут это ясно и вразумительно сказать, но зато очень хорошо все это чувствуют. Они не хотят спиваться, не хотят стать торчками, они борются за эту страну и за своё будущее в этой стране. И в этом плане, да! Как это странно не прозвучит, эти люди будущая нравственная элита. Но не такие как сейчас, а уже получившие образование, обретшие жизненный опыт и еще в юности понявшие, что кроме них этот народ и их родина никому не нужны. Нам, извините за жаргон, втюхивают, впаивают или вбивают в сознание идею народа — быдла и даже подводят под это «теоретическую» базу, дескать в XX веке в годы революций и войн была уничтожена лучшая часть народа ее пассионарная составляющая, осталась его худшая часть и именно она дала сегодняшнее потомство. Если эту «теорию» по другому сформулировать, нам прямо и открыто утверждают: вы выродки, недочеловеки. Холуи теоретики этих и других аналогичных воззрений, дают сегодняшней правящей «элите» своего рода моральную индульгенцию, дескать нечего с этими недочеловеками церемонится, все равно выродки это не оценят и не поймут. Это откровенный бионацизм в его наихудшей форме по которому: те у кого деньги и власть это раса господ, а все остальные их рабы. Но это не так. То что вы видите говорит об обратном, народ уже поднимается с колен. Пока немногие. Я поэтому и попросил ребят рассказать вам, о себе. Надеюсь вы не побоитесь и сумеете об этом написать.

— Вы оптимист и романтик, — с тяжелой грустью отметил я, — А вот я реалист и не верю, что эти мальчики и девочки, — я кивнул в сторону беззаботно гогочущей молодежной компании, — что — то смогут свершить в своей жизни и в будущем страны.

— Романтики всегда двигали общество вперед, — серьезно ответил Маузер, — а реалисты плетутся сзади.

— Зато они остаются в живых, — с горечью сказал я, — и пользуются тем, что сделали романтики.

— И кто из них счастливее? Кто наиболее полно и с интересом прошел свой путь? Кто полной мерой в равной степени испил горечь и сладость жизни?

— Вы мне не сказали, как сложилась судьба той девушки Маши с «Уралмаша», — пытаясь сменить тему разговора спросил я, — она тоже в подполье ушла? Или своего друга вы пожалели и не стали втягивать в эти дела?

— Она в Европе, — чуть запнувшись сказал Маузер, — я оплатил ей учебу и стажировку в университете. Маша обещала вернуться, а нашей стране очень скоро будут нужны порядочные и хорошо образованные люди.

— Скажите Маузер, — в упор посмотрел я на него, — А вот вы счастливый человек?

— Я стою у истока и делаю, что могу, — помедлив ответил он.

Теперь уже Маузер смотрел на меня в упор. Так мы и стояли глядя друг другу в глаза, настоящий человек оставшийся верным своим идеалам и я тварь дрожащая в розницу торгующая на судах своим знаниями.

— Если вы покурили, то может быть пойдем? — через несколько таких долгих и томительных секунд предложил он.

Метро, пересадка, переход, другая линия метро, выход, трамвайная остановка, трамвай, поездка, выход и вот мы черт знает где. Такое впечатление, что это уже родная провинция с ее старыми блочными домами, дворами которые окрестные жители самовольно заставили облупленными железными гаражами и скамейками у подъездов.

У одного из гаражей с распахнутой дверью грелась разговором и водочкой компания. По виду мои сверстники. Тоже примета провинциальной родины, у нас также дворовой гараж и машина это всепогодный мужицкий клуб для бедных. Все при деле, рядом с домом, практически безопасно от недоброго постороннего вмешательства, можно спокойно поговорить и с удовольствием выпить. Маузер попросив недолго его подождать ушел. Я остался мерзнуть на улице, раз за разом недобрыми словами поминая националистов, конспирацию, Маузера, Якута, дифференциальные исчисленья и любопытных девушек.

— Эй мужик, ты чего тут все топчешься? — окликнул меня гаражный клубмэн, — Может выпить хочешь?

— Если для сугреву и горячего чаю, тогда конечно, — слабо откликнулся я.

— Чаю? — удивился второй клубмэн и вылез из ворот гаража посмотреть на этакое диво, — ты чего не русский что ли?

— Китаец, — огрызнулся я, — что сразу не видно?

— Ну если китаец, — расхохотался третий появившийся клубмэн в рабочем комбезе, — то заходи. Мне жена термос с собой дала, там чай и как раз китайский.