Равиль Бикбаев - Черная молния. Тень буревестника.

— Так значит ты искалечил человека? — уже настойчивее и жестче повторил я свой вопрос.

Вадим с неприязнью посмотрел на сидевшего напротив немолодого мужчину. Он вообще недолюбливал законников с их дурацкими заморочками. А этот холеный, хорошо одетый, собеседник вызывал не просто неприязнь, а раздражение. Ну что может понимать в жизни этот писака? Ну подумаешь, сочинил пару книжонок, а небось в жизни, в реале кроме своего кабинета и законов ничего и не видел. Вадим мысленно обругал Маузера и Юру которые настояли на встрече с этим… мысленно еще раз ругнувшись Вадим краешком тонких губ усмехнулся.

— Вроде того… — неопределенно отвечая на вопрос буркнул он.

В сильном замешательстве я стал стряхивать крошки пирожного упавшие на брюки. Потом отводя взгляд от насмешливо смотревшего на меня Вадима глянул на себя в зеркало висевшее на противоположенной стене, машинально пригладил волосы. Да-с сегодня вид у меня вполне приличный, хотя в осенне-зимний период я предпочитаю носить потертую куртку, свитер темной шерсти и старые джинсы, а обуваюсь в высокие разношенные кожаные ботинки — берцы. В таком виде я больше похож у люмпена с окраины. Да сами гляньте. Рост у меня выше среднего, телосложение сухощавое, седые волосы на голове очень коротко стрижены, лицо морщинистое, крупный нос переломан еще в юности, бреюсь редко. Люмпен. В таком виде чувствую я себя вполне комфортно. Но как говорится «наряди пень, будет как майский день». Сегодня я отлично выбрит, одет в приличный темный неброский костюм, модный галстук под воротником белой рубашки завязан консервативным узлом, модельные кожаные туфли хорошо вычищены. Я на суды всегда так одеваюсь, это своего рода униформа которую я вожу в большой командировочной сумке.

Стряхнув крошки, я посмотрел на этого молодого так уверенного в себе жестокого парня, искал и не находил слов осуждения затем как-то неуверенно пробормотал:

— Ну задержали бы их, немного побили бы в конце концов, вызвали бы милицию, но калечить и рубить? Извини меня это…

— И что бы им было? — вмешался в разговор Юра, — ты вроде как юрист? Ну скажи, что они получили бы по закону?

— Если раньше судимостей не было, то при нормальном адвокате, да при поддержке родственников и диаспоры, то максимум, это от одного до трех лет условно. Да и то это при доказанности каждого эпизода уголовного деяния. До суда подписка о невыезде… — хмуро ответил я.

— А потом или тут же сразу, грабить? — жестко неприязненно просто ледяным режущим тоном спросил Вадим, — они снова пойдут бить наших матерей, серьги с кровью из ушей рвать? (Вадим сильно побледнел) А мы их сыновья должны прятаться? Ну и кто мы тогда после этого? Скажи кто?

Я не могу тебе ответить, мне нечего сказать. Да и не мне отвечать на такие вопросы. У нас либерализация уголовного права. У нас гуманизм к преступникам, уже давно обернулся законодательным откровенным презрением к их жертвам. Не мне отвечать, ребята, я же законы не принимаю. Тогда кто ответит? Может такие как Вадим? Они отвечают грабителям и насильникам как умеют и сами становятся преступниками. Давайте их вместе дружно осудим. Лично я их осуждаю, не хорошо они поступили, не по закону, надобно их привлечь к ответственности. И пусть дальше другие безнаказанно грабят, бьют и насилуют наших матерей, сестер, жен, дочерей. Да в общем то… все именно так и происходит. И кто мы после этого?

— Ну и что дальше было? — помолчав спросил я этого помрачневшего бледного парня.

А дальше в тот вечер они сначала порознь ездили в метро, хаотично и бессистемно меняя станции, направления и линии, потом вернулись домой. Отец Вадима дождавшись всю группу на условленной контрольной точке пригласил ребят в свою квартиру. Там рядом с уже перевязанной матерью Вадима сидела на диване и причитала ее сестра Аня.

— На стол собери, — непривычно жестким тоном входя в комнату сказал отец Вадима своей свояченице, а избитой жене, на немой вопрос ответил:

— Больше они никого бить и грабить не будут, вот так значит дело повернулось…

И бросил на стол серьги, свой подарок жене на юбилей свадьбы, на электрическом свету искрами сверкнули еще не отмытые от крови крохотные бриллианты.

Обе женщины собирая еду и расставляя посуду испуганно суетились, вопросы задавать не стали только мама Вадима судорожно всхлипнула:

— Господи, Господи, в каком мире мы живем… — и замолчала.

Сидели за столом, говорили, снимая напряжение чуток на равных выпивали дорогой купленный к празднику коньяк, закусывали и еще по одной, не пьянства ради, а снятия стресса для…

— Не понимаю, — мрачно, тяжело говорил отец Вадима, — просто не понимаю, вот смотрю на вас, так хоть и одеты как придурки, а все же нормальные ребята, почему вы эти как его… скины, почти нацисты? Наши же их били и разбили. Деды, прадеды их победили. А вы? Срете на их память. Говно вы! В мыслях одно говно у вас. Да говно… а вот дрались вместе и помогли вы… не зассали, сыну сразу на помощь пришли, спасибо значит. Да и без всяких «значит», спасибо. Не понимаю я ребята, ничего не понимаю.

— А вы послушайте что про нас Леонид Корнилов написал, — угрюмо сказал Шульц и прочитал:

— А у вас уже и свои поэты есть? — невесело усмехнулся отец Вадима, — только поэты имеют свойство все видеть в романтичном свете, а на деле люди замечают только бритых отморозков с пивным и нацистским душком.

Ответов друзей сына не слушал. Пил одну рюмку за другой. Быстро захмелел. Качнувшись встал, пошатываясь пошел в спальню. В дверях зала обернулся. Глухо, пьяно, тяжело сказал:

— Долг платежом красен, если значит чего… зовите, — и безнадежно махнув рукой ушел.

— А отец, то у тебя ничего мужик, — почесал бритую голову и засмеялся Шульц.

— Пойдет патроны подносить и то ладно, — снисходительно улыбнулся другой.

— А вот мой, овощ, — легонько вздохнул третий, — только орёт на меня: дебил; сволочь; фашист.

— А может его просто еще за живое по настоящему не задело? — прищурившись спросил Вадим, — чего он любит то? Ценит чего? Что у него главное в жизни, лежа на диване пиво жрать и чтобы бабки были? Я про своего тоже думал: убожество и планктон. А вот видали как он дрался? Первым на этих зверей кинулся. Они нас не понимают, это верно. А мы то их понимаем?

Я тоже не понимаю, просто совершенно не понимаю, как так можно. Не понимаю почему в нашей стране, стране победителей германского нацизма, вдруг проявилась такая заметная, явная тяга у части молодежи к национал — социализму. Хотя о чем это я? Разве мы страна победителей? Нет, дамы и господа, мы страна побежденных, мы ныне живущие, народ, предавший и пустивший с молотка победу добытую воинами отечественной войны. И вот в руины великой державы, брошено семя поражения и проросло, уже так заметно проросло новое поколение, поколение отмщения. Поколение жаждущее реванша. И мы порой с ужасом и непониманием смотрим в их лица, такие родные и такие чужие. Вот как сейчас когда я смотрю на этого Вадима и пытаюсь понять, все еще пытаюсь и потому задаю ему «идиотские» на его взгляд вопросы.