Дженнифер Иган - Цитадель

После этого я постоянно чувствовала, как Рей наблюдает за мной, и ощущение было такое, будто меня всю растерли мятным маслом. Я входила в тюрьму, в вонючую клоаку, и вдруг на целых три часа из обломков моей жизни появлялась молодая женщина, умная и красивая, и все ее слова, мысли, каждое ее движение — все было драгоценно.

Я старалась на него не смотреть: вдруг он поймет, что я не умею ни писать, ни преподавать? У меня и диплома-то нет. Мне очень не хотелось, чтобы он догадался. Это бы все испортило.

Я стала покупать себе новую одежду — женщины в колледже сразу это заметили. Когда Калгари меня просвещал, он строго сказал: «Только учти: чтобы никаких нарядов. Дело не в зэках, им-то что. Но если будешь ходить разряженная как кукла, тебя персонал возненавидит». Так что на занятия я никаких новых вещей не надевала. Но все равно я покупала их ради него.

Однажды я придумала повод, чтобы заехать за Калгари в конце его смены: якобы мне срочно надо было купить полки для дома, а без Калгари я не знала, какие лучше выбрать. Затея совершенно бредовая, из-за нее на работе пришлось отпрашиваться на полдня — и это при том, что шансы увидеть Рея были бесконечно малы. И даже если бы мне удалось каким-то чудом его углядеть, поговорить бы все равно не вышло.

А когда я приехала, оказалось, что Рей работает прямо у входа. Можно было хоть полгода планировать — так бы не получилось. Я ни разу не взглянула прямо на него, просто прошла несколько метров по освещенной солнцем дорожке от тюремной проходной до приемной, но это было все равно как если бы в настоящем мире мы сидели рядом в кино, потом ужинали, потом шли домой, держась за руки, занялись бы любовью, проснулись — и опять все по новой. Я уже давно забыла, что бывает такая любовь. В тот день я поняла, что у меня с Реем все зашло очень далеко и назад дороги нет.

Мы с Габи ужинаем, она рассказывает мне про беременную морскую свинку, что живет у них в кабинете природоведения. Случайно глянув в окно, я вижу: к дому подъезжает полицейская машина. Габи не видит ее, слышит только шорох шин. Она вскакивает, несется к двери, и тут же ее радость гаснет.

— Мам, к тебе, — говорит она.

Пит подходит к крыльцу первым.

— Не хотелось снова беспокоить тебя на работе, — начинает он, и по его официальному тону я сразу понимаю, что ничего хорошего не будет. Габи не отходит от меня, стоит так близко, что я слышу ее дыхание. Слава богу, Меган еще не вернулась с тренировки.

Они входят, поскрипывая своими форменными ремнями, ботинками или что там у полицейских всегда скрипит.

— Сержант Руфус хочет задать тебе кое-какие вопросы, — говорит Пит.

— Я слушаю. — У меня за спиной фыркает и постукивает кофеварка. Габи прижимается щекой к моей руке, и мое сердце начинает биться быстрее. Чего я боюсь? Не знаю.

Руфус, стоя в середине общей комнаты, которая служит нам кухней, гостиной и столовой, приступает к вопросам.

— В журнале учета посетителей имеется запись о том, что однажды вы приезжали в тюрьму в четверг. У вас тогда не было занятий, и четверг — даже не день посещений.

— Это и не было посещение. Я заезжала к своему двоюродному брату Калгари, он работает в тюрьме надзирателем.

— Разве у него нет своей машины? — спрашивает Руфус.

— Есть. И что?

— Тогда почему вы за ним заезжали?

— Потому что мы с ним так договорились. Это что, преступление?

Красноватая кожа под глазами у Пита натягивается. Габи крепче вцепляется в мою руку.

— Вы видели Доббса во время этого посещения?

Я медлю секунду и понимаю, что раз не ответила сразу, придется теперь сказать «да».

— Когда я подъехала, несколько заключенных работали на улице недалеко от входа, и он тоже.

Кажется, Руфус разочарован, что я ответила честно, и это меня немного успокаивает. Надо собраться. Они ничего не знают, да и нечего знать. Страшно тянет подойти к окну, взглянуть на то место, где зарыта рукопись Рея, но я сдерживаюсь. Они не догадываются про рукопись, но если найдут, заберут.

— Вы подходили к нему? — спрашивает Руфус.

— Нет.

— Впоследствии в разговорах с заключенным вы упоминали, что видели его в тот день?

— Да. Я ему об этом сказала.

— Он не говорил вам, какую именно работу он тогда выполнял?

— Нет.

— Ну так я скажу. Он работал с той самой трубой, через которую впоследствии был совершен побег. — Руфус произносит это, делая упор на каждом слове. — Вот так. — Он допивает кофе и со стуком ставит чашку на стол.

— Я этого не знала.

— Интересное получается стечение обстоятельств, — говорит Руфус. — Вы приезжаете в тюрьму, когда у вас нет занятий. Это случается именно в тот день, когда заключенный готовит себе и своему сокамернику путь к побегу. И при этом вы называете такую причину посещения, что мне, например, совершенно непонятно, зачем вообще вы туда явились.

— Я объяснила зачем. — У меня пересохло во рту. Я смотрю на Пита. — Послушай, что вам от меня нужно?

— Мы бы хотели осмотреть дом, — говорит Пит. — Не возражаешь? У нас, правда, нет ордера…

— Но будет, — вмешивается Руфус. — Оснований для обыска предостаточно.

— Не исключено, что нам выдадут ордер, Холли. А ты ведь знаешь, во время таких обысков наши ребята не слишком заботятся о личном имуществе…

О да, я это знаю. Если не слишком заботиться, то можно крушить и ломать все подряд, а подушки и матрасы вспарывать ножом. Если не слишком заботиться, то твой дом уже никогда не будет таким, как раньше.

— Хорошо, — говорю я. — Только, пожалуйста, в комнате у девочек постарайтесь поаккуратнее.

Но Руфус уже ринулся по коридору прямиком к закрытой двери нашей с Сетом спальни. Они думают, что Рей может прятаться у меня в доме, вдруг понимаю я, — и мне самой на секунду начинает казаться, что так может быть, и внутри все переворачивается от желания, чтобы так было. Я притягиваю Габи к себе.

Когда они переходят в детскую, я бросаюсь им вслед.

— Пожалуйста, осторожнее с ширмой у окна, хорошо? — прошу я и смотрю на часы. Меган должна вернуться минут через сорок — сорок пять.

Я снова иду в общую комнату. Габи, спиной ко мне, стоит на коленях на кушетке и смотрит в окно.

— Эй, — говорю я ей и сажусь рядом.

Она не отвечает, молча смотрит перед собой. Взгляд пустой, безразличный. Как у Меган.

Голова Руфуса высовывается из комнаты девочек.

— Кто спит на раскладушке? Между двумя кроватями?

— Я там сплю, — говорю я и чуть не добавляю: «Со дня побега», — но вовремя останавливаюсь.

Они возвращаются из детской и начинают осматривать кушетку вокруг нас с Габи. Мы перебираемся на табуретки, на которых сидели, когда подъехала машина. На столе перед нами тарелки с недоеденным ужином. Может, отдать им рукопись Рея, рассеянно думаю я, и тогда они отстанут? Хотя вряд ли. Тогда будет еще хуже.