Каспер Давид - Свиньи олимпийской породы.

- Бенелюкс? — Переспросил солдат и задумался. — Бенелюкс — это такая штука… — неуверенно сказал он, толкая Максима коленом.

- Какая?

- Ну… лекарство…

- Бельгия. — шептал Макс.

- Бельгийское лекарство. — уточнил Сергей.

Замполит расстроился.

- Кто знает, что такое Бенелюкс? Ибрагимов?! — Изумился офицер, увидев поднятую руку стоящего узбека.

- Разрешите!!!! — кричал солдат, пританцовывая. — Выйти нада! В туалет нада! На клапан давит очэн!

- Иди — разрешил капитан, и, когда за дневальным захлопнулась дверь, пояснил:

- Это капиталистическая пропаганда рисует советских офицеров этакими зверями. А ведь это полная неправда и клевета. Вот сейчас, например… — Он обвел взором внимательные, вдумчивые лица защитников отечества, и порадовался представившейся возможности проиллюстрировать потуги наемных журналистов–стервятников очернить героическую советскую армию. — А я ведь мог не отпустить… Пусть бы мучился. В штаны бы себе надул. Но ничто человеческое мне не чуждо.

Он жестом посадил Федотова, и, решив не рисковать, обратился к Максиму:

- Рядовой Яцкевич. Вы знаете, что такое Бенелюкс?

- Так точно, товарищ капитан. — Максим поднялся. — Это блок капиталистических стран. Бельгия, Голландия и Люксембург. Эти страны, хоть и входят в блок НАТО, но непосредственной угрозы…

- Садись! Неправильно! Это Бельгия, Нидерланды и Люксембург! — Макс прикусил губу, чтобы не расхохотаться. — Ладно. Кто является потенциальным противником Советского Союза номер один?

- США! — Мгновенно ответили сзади.

- Молодец, Большаков. А номер два?

- Израиль!

- Правильно! — Мамырко пригладил пальцем усы. — Яцкевич! Что ты хмуришься? Не доволен, что твой любимый ИзраИль — наш враг?

- Никак нет, товарищ капитан. Государство Израиль — капиталистическое государство–агрессор. Оно захватило в неправедной шестидневной войне Палестину и продолжает оккупировать и эксплуатировать мирный палестинский народ. Но…

- Что но?

- Ведь в Израиле двадцать процентов населения — арабы…

- Ну и что? Угнетаемое меньшинство.

- Да! Но ведь в Советской Армии пять миллионов человек! А в Израиле все население — пять миллионов. Включая женщин детей и стариков. Включая арабов. Включая арабских женщин, детей и стариков. Какой же это противник? Смех один…

С Мамырко мгновенно слетело благодушие. Его лицо закаменело. Губы сжались. На скулах выступили желваки. Он молчал, и в Ленинской комнате наступила грозная тишина. Никто не шевелился. Максим испугался. Он мгновенно раскаялся в своем вопросе, который мог быть истолкован, как сионистский выпад. Однако, слово — не воробей…

- Я всей душой осуждаю Израиль! — Попытался он оправдаться. — Я за советский народ готов жизнь отдать…

- Не свою конечно… — Прошептал Федотов. Сзади захихикали, что взбесило замполита окончательно, и тот взорвался.

- Яцкевич!! — Закричал офицер. — Что? Что? Родина предков зовет?!!

Плечи Максима поникли. Он потупился. Хорошо Старовойтову говорить о загранице! Где эти полуголые мулатки? Мамырко — вот он. А где Средиземное море? Где пальмы?

- Ты с Гитлером целовался!! — ревел Мамырко в праведном гневе. Максим зажмурился, ожидая страшного наказания. — Израиль, по–твоему, белый и пушистый?! Думаешь, он млекопитающийся?! Не–е–ет! Он хоть и маленький, но хищник! Бешеная крыса! Ты что? — вопил замполит. — Правительству не веришь? Министру обороны маршалу Язову не веришь?

- Никак нет — прошептал Максим, что можно было истолковать двояко.

- Завтра! Завтра же! — капитан больше не кричал. Он шипел, брызгая слюной. — Июльский пленум ЦК КПСС. Выучить. Законспектировать. Объяснить Ибрагимову и доложить! Садись! — и прошептал в сторону, но так, что все услышали. — Вот ведь жидовская морда. А сало русское едят…

Макс сел и задумался. С одной стороны хорошо, что не два наряда вне очереди. Хотя дисциплины он не нарушал, нарядами наказывать за политическую незрелость как–то неправильно. Но зубрить тезисы июльского пленума — тоже не сахар.

Однажды, еще в школе, он пытался понять, что же говорят на 25 съезде партии. Макс всерьез вчитывался в речь Леонида Ильича Брежнева, но больше пяти минут казенных оборотов и смутных обещаний генсека не выдержал. Ясно только то, что экономика должна быть экономной, а социализм обязательно победит капитализм. Потом. Когда–нибудь. Максим сильно напрягал извилины, в попытке осознать смысл часовой речи. Не получалось. Ничего не понятно. Каждое слово в отдельности понятно, а вместе — какая–то тяжелая муть. Кроме головной боли, попытка выяснить, о чем же говорят на самом центральном форуме страны, он не унес. Яцкевич был разочарован и зол. Должна же была быть какая–то идея! Невероятно, что семьдесят лет самая большая в мире страна живет ведомая голым королем!

В ту пору ему было шестнадцать лет и он не считал себя дураком. Значит, дурак был не он…

И вот теперь, вместо того чтобы спать, играть в карты или заниматься французским языком, его ждет вечер политического мазохизма… Еще узбека инструктировать о линии партии… Вот блин…

Хотя почему он должен это делать?! Большаков в наряде! Пусть конспектирует и втюхивает все это Ибрагимову. А он потом чего–нибудь расскажет Мамырке об уборке озимых и надоях молока. Отлично!

План созрел. Будущий отличник политической подготовки вернулся из туалета. Макс благосклонно слушал, как замполит рассказывает о том, что в жизни всегда есть место подвигу. Сначала он поведал о неком трактористе, который при пахоте выковырял из земли неразорвавшийся снаряд времен Великой Отечественной. Молодой механизатор хотел уберечь колхозное добро и отнес снаряд подальше от трактора, на край поля. Там он и взорвался. Вторая история была еще печальнее. Она тоже напоминала детские страшилки по типу: «маленький мальчик нашел пулемет». Два пионера пытались потушить загоревшееся пшеничное поле. Ну и понятно: «напрасно старушка ждет сына домой».

Яцкевича разморило. Он даже успел увидеть какой–то сон, но со стола соскочила рука, и он проснулся. Максим помотал головой, сладкое ощущение того, что он безнаказанно поспал на политзанятиях, а значит, одурачил капитана Мамырко, и поимел коммунистическую партию и советскую армию грело душу. Потянуться, или зевнуть он опасался, поэтому сжал зубы и напряг руки. За последние сутки Максим спал три раза. Удачный день. Для полного счастья захотелось попеть русские народные песни. Затянуть бы с Серегой про калину или малину?

Максим огорченно вздохнул. Невозможно. Ладно. Вечером споют. Но замполит что–то разошелся. Какие–то страшилки рассказывает. Максим сомневался в целесообразности гибели молодых людей во имя спасения железного коня или даже урожая, но что–то вякать не осмеливался. Даже соседу. Хватит с него июльского пленума.