Владимир Корнилов - Аллочка

С Аллочкой судьба моя соприкоснулась в горах южного Урала, на берегах великолепного озера, где когда-то прошла довоенная моя юность. А было так.

После окончания института и публикации в одном из столичных издательств первой моей повести, приехал я погостить к своим родителям на Урал. И отправились мы с давним моим приятелем на знакомое озеро порыбачить, отдохнуть, повспоминать. Но так уж случилось, что в домике, рядом с кордоном лесника, где остановились мы, оказались девчата из Саратовского Университета, проходившие в знаменитом заповеднике полевую практику, и надежды на вольное мужское одиночество сами собой рухнули. Трое девчат и полная медлительная дама, зорко надзиравшая их, вовлекли нас в свой женский мирок, и стали мы участниками всех их забот. Выловленных щук, окуней приносили к домику, девчонки радостно ахая и охая, потрошили их, варили на разведенном нами костерке общую уху. Потом пили чай, и начинались разговоры обо всем и вроде бы ни о чем — нас и девчат увлекала обоюдная потребность в общении.

О каких-то симпатиях, ухаживаниях не думалось. Да и девчата не проявляли стремления к более близким отношениям, просто быть вместе было интереснее.

Света, худенькая блондиночка с восторженно-детским выражением лица, привезла с собой гитару. По вечерам наигрывала и охотно пела. Тонкий, напряженный старанием, ее голос чисто звучал над сумеречным озером. Мы замолкали, слушая.

Другая девушка — Тамара, со скуластым лицом и узким калмыцким разрезом глаз, под дугами черных бровей, в разговор вступала редко. Распустив косу, накрыв плечи волной черных волос, она вытягивалась на траве, подсунув руки под подбородок, слушала, изредка произносила глуховатым голосом ироничную фразу, снова замолкала надолго — мысли ее были далеко, где-то в саратовских степях, и присутствие двух молодых мужчин ее не волновало.

Деятельная Аллочка выделялась среди подруг не только подчеркнутой независимостью, но и категоричностью суждений. Казалось, она уже продумала предстоящую ей жизнь, все решила, и теперь ждала, когда желаемое станет действительностью.

Как-то в вечернем разговоре о будущем, Аллочка высказалась так:

— У меня будет муж — летчик, большая квартира и много детей. Буду заниматься детьми, и встречать мужа из полетов!.. — Сказано это было с такой убежденностью, что никто не усомнился в возможности избранного ею будущего. С какой-то даже уважительностью я подумал, что не часто встретишь такое вот юное существо, которое уже знает, как будет жить.

Аллочка привлекала уютной домашностью, мягкими очертаниями лица и плеч, у нее были спокойные полные губы, очень живые внимательные темно-карие глаза. Даже в условиях полевого быта она до блеска очищала кастрюли и посуду, охотно готовила на всех еду, и при этом всегда выглядела чистенькой, аккуратной в одежде, даже успевала мыть в озерной воде темные, под стать глазам, волосы и красиво укладывать.

Мне тогда было под тридцать, Аллочке — девятнадцать. В ее годы я уже познал трагическую близость смерти, прошел через обнаженный быт фронтовой жизни. Из войны вышел не без нравственных и физических потерь: ходил, в общем-то, бодро, но не на своих ногах. И хотя бессемейная моя жизнь затянулась по причинам неясным для меня самого, я не мог и подумать об Аллочке, как о возможной своей невесте. Да и Аллочка, не выделяла меня, — я не был летчиком, и вообще, как мне казалось, далек был от ее идеала.

К тому же полная дама, надзиравшая весь образ жизни девчат-студенточек, оказалась не только преподавателем их ВУЗа, но и мамашей Аллочки. Как выяснилось, Аллочка была единственной дочкой, воспитывала она ее без отца, и теперь все ее заботы сосредотачивались на том, чтобы оградить Аллочку от преждевременных увлечений.

Наверное, в таком невинном общении и прошли бы наши дни на берегу озера, под медлительный шум сосен, — мы бы ловили рыбу, девчонки все так же ходили бы на полевую практику, закладывали площадки, высчитывали на них видовое количество трав и цветов, — если бы, однажды, в общем разговоре у вечернего костра, Аллочка не поинтересовалась писательским гонораром.

Я простодушно назвал довольно значительную, особенно для тех стабильных времен сумму, которую получил за изданную книгу. И заметил, как взгляд внимательных темных глаз остановился на мне. Аллочка смотрела напряженно, как будто вдруг увидела во мне другого человека, и этого другого человека теперь мысленно примеряла к той жизни, к которой готовила себя.

С этого дня Аллочка переменилась. Старалась подольше побыть у вечернего костра, оживлялась и внимательно слушала, когда по просьбе Тамары или Светы я рассказывал что-то из виденного и пережитого. За обедом, где полновластно распоряжалась Аллочка, в моей тарелке оказывались лучшие куски поджаренной щуки, в моей кружке неизменно краснела двойная порция собранной ею лесной земляники. Я пробовал протестовать, Аллочка ничуть не смутившись, ответила:

— Даже среди своих детей у меня будет любимчик!..

Как-то, возвращаясь с рыбалки, застал я Аллочку на озере. Свесив с мостков босые ноги, она отчищала песком сковороду. Я подогнал лодку к мосткам, повинился:

— Сегодня я — неудачник, — ни рыбешки!..

— Велика беда, завтра поймаешь! — успокоила Аллочка. — Светка вон грибов насобирала!

Под моим взглядом она подобралась, усерднее стала чистить сковороду. Я смотрел на ловкие движения ее рук, на посмуглевшее от летнего загара лицо с поджатой от старания губой, на стопку уже отмытой, чистой посуды, и не мог не залюбоваться деятельной ее работой. Вспомнил свое холостяцкое жилье с шатким столиком в углу, электроплиткой, раскладушкой, с обедами в ближайшей столовой, и позавидовал счастливчику-летчику, у которого будет такая вот хозяйственная жена.

Аллочка как будто уловила мой сожалеющий взгляд, отвела со лба волосы, спросила:

— Когда на лодке покатаешь?..

Вздохом, подавляя тоску по семейному своему неустройству, ответил шутливо:

— Когда прикажет ваша светлость!.. — Аллочка посмотрела внимательно, сказала:

— А вот прикажу. И скоро!..

Оказываемое мне внимание не прошло мимо Аллочкиной мамы. В один из дней, когда девчата ушли на полевую практику, а я сидел в холодке, разбирая спиннинговую катушку, она подошла ко мне с нескончаемым своим вязанием. На правах матери, заботящейся о судьбе дочери, стала, выспрашивать, где, как я живу, есть ли перспективы в моей работе, почему так затянулась моя бессемейная жизнь, и были ли у меня на фронте и в послевоенной жизни женщины. Под требовательным ее напором, я как-то даже растерялся, смущенно отвечал, стараясь быть деликатным и не отходить от правды. И не мог не почувствовать по характеру разговора, выражению ее лица, нервному движению пальцев, что прожитую мной жизнь она не одобряет, что комнатка в 14 квадратных метров в квартире-коммуналке, где я после окончания института проживал, не лучший вариант для обустройства семейной жизни, что перспективы литературной моей работы крайне зыбки, и заводить семью мне действительно рано.