Владимир Корнилов - Мои невесты (Сборник рассказов)

Если бы были мы одни в этой подаренной мне лесами встрече!..

Но донесся голос раздраженной подружки!

— Аня! Сколько можно!..

Мы отрезвели. Аня, не скрывая досады, покусывала губу. Обречено вздохнула, прошептала:

— Надо идти…

Я был в отчаянье. С пробившейся надеждой спросил, кивнув на косогор:

— Вы из этой деревни?

— Мы из Москвы, — Анюта печально улыбнулась. — Нам еще на электричку…

В печальной ее улыбке я прочитал: «Вот, и все. Встретились-разошлись…».

А меня опалило радостью, я вскричал:

— Я ведь тоже из Москвы! Я там учусь!..

И увидев, как под вскинутыми ресницами полыхнули ответной радостью глаза, торопливо заговорил:

— Анюточка, слушай внимательно. Через два дня, во вторник, в пять вечера…

— В шесть, — поправила она, как будто наперед знала все, о чем я скажу, — В шесть, — быстро повторила она. — Я не успею. Я работаю. Я на почте работаю…

— Хорошо. В шесть. У памятника Пушкину. Я буду ждать. — И не уверенный, что узнаю её в другом, столичном одеянии, да еще в многоликой толпе, всегда, особенно вечерами, нескончаемо текущей мимо всем известного места, спросил:

— А ты узнаешь меня?

Анюта прислонила ладошку к моей разгоряченной щеке, сказала, как все понимающая мама говорит несмысленышу-сыночку!

— Если даже вся Москва придет в тот вечер на Тверской бульвар, я буду видеть только тебя!.. — Гибким, мягким, каким-то кошачьим движением молодого тела она поднялась, навесила корзину на руку, спросила с хозяйской озабоченностью, как будто мы уже были одно целое:

— Грибами не поделиться?..

— Разве грибы мне нужны, Анюточка?! — сказал я с ласковым упреком, давая понять, что настроен очень серьезно.

Обе девушки уходили по луговине, Анюта отставала, останавливалась, махала мне рукой, я стоял, смотрел, не в силах поверить в случившееся чудо.

Я ждал нареченную мне небом и лесами невесту. Ходил вокруг задумчивого Пушкина, снисходительно созерцающего людскую суету, мысленно готовился к волнующей минуте, когда из движущегося людского потока выбежит девичья фигурка, радостно устремится мне навстречу. Только что я зрил чужое счастье, и мне не терпелось заиметь свое.

Я слишком рано пришел на бульвар, присел на скамью в боковой аллее, ожидая урочного часа, и увидел: под свисающими ветвями лип шли двое. Он и Она. Шли медленно, опьянено, не разнимая сцепленных рук. Сделав несколько согласных шагов, они в едином чувственном порыве бросались в объятья друг другу. Руки и губы, тела их сливались. Он приподнимал, кружился вместе с ней по аллее, не зная, не умея по-другому выразить опаляющие его чувства, бережно опускал женщину на земную твердь. Она прижимала голову к его груди, делала с ним вместе несколько следующих шагов, и снова Он подхватывал Её, кружил, пьянея от ее близости. Так они шли, ничего не видя вокруг. Мне казалось, в мире не было людей счастливее их!

Медленно обходя Пушкина, я смущенно думал о первом своем ответном движении, когда Анюта подбежит. Как мне поступить? Обнять, нежно поцеловать, как уже признанную невесту? Или только радостной улыбкой выразить свои чувства, повести Анюточку в глубину бульвара и уже там, на затененной липами аллее, обнять, закружить, пьянеть от ответной ее близости?

А может, просто повести ее в кино, неважно на какую картину, и там, в полутемном зале, сжать в своих ладонях ласковую ее руку, сблизить головы, почувствовать волнующую теплоту ее лица? Конечно же, в следующий свободный день я повезу ее в наш лесной поселок, представлю отцу, маме. Отец скажет что-нибудь ироничное насчет невесты. Но маме Анюточка понравится, обязательно понравится, она проста, отзывчива, мамин вкус я знаю!..

Потом вместе пойдем мы в лес, теми дорогами, по которым, мечтая о чуде встречи, бродил я в одиночестве. Вместе выйдем на ту, теперь уже заветную луговину, и там уже никто, ничто не помешает нашей ласковой близости…

Так предвосхищал я свое счастливое будущее. Уже несчетный раз обходил я вокруг памятника, уже устал повторять высеченные в постаменте бессмертные строки:

«Добрые… добрые, добрые…» — твердил я, вышагивая вокруг низких тяжелых цепей, ограждающих памятник, и все чаще поглядывал на большие электрические часы, прикрепленные к столбу на противоположной стороне площади, — бесстрастные стрелки уже показывали тридцать пять минут седьмого!

Я утомился, приглядел свободное место на скамье, с широкой изогнутой спинкой, подошел, сел. Я был на виду. Анюта не могла не увидеть меня.

Соседкой по скамье оказалась молодая мама с девочкой лет пяти. Девочка шустро выбегала на дорожку, выискивала камушки, и с радостным криком бросалась к маме, показать какие драгоценности нашла.

Мама что-то говорила ей тихонько, девочка с любопытством поглядывала на меня. И вот, стеснительно, склонив к плечу головку с двумя сплетенными на шее косичками, она подошла, спросила:

— А зачем у вас палочка? У вас ножка болит?

Ну, кто из взрослых не откликнется на прелестную наивность ребенка?! Отозвался и я, с наивозможной для меня мягкостью:

— Болит. Бывает, очень болит!

— А у нашего папы ничего не болит! — сказала девочка. — Только он всегда поздно приходит, никогда с нами не гуляет.

Мама всплеснула руками, строго прикрикнула:

— Аня? Что такое ты говоришь?

Я вздрогнул от произнесенного имени, в тревожном ожидании оглядел людей, движущихся в одном и в другом направлении. Люди шли и шли, никто не выбегал мне навстречу.

Девочка осмелела, попросила:

— Можно, я вашей палочкой поиграю?

Приспособив палочку под костыль, вся, изогнувшись, хромая, она старательно ходила передо мной.

— Я раненая! — кричала она маме.

Молодая мама придвинулась ко мне, просительно коснулась моей руки.

— Вы уж извините. Такой ребенок!

Я близко увидел ее глаза: такие тревожные, ищущие глаза бывают у женщин, убежденных в несчастливом своем замужестве. Я почувствовал неловкость, поспешил успокоить молодую маму:

— Ну, что вы! Пусть поиграет, повеселится!

Женщина вздохнула.

— Ей-то весело! — сказала она, улыбнулась грустно, призывая меня к сочувствию.

Я деликатно промолчал.

Девочка наигралась, подбежала, с разбега охватила мои колени.

— Вот ваша палочка! — сказала она, лукаво заглядывая снизу в мое лицо.

— Завтра еще поиграю. Ладно?

Молодая мама низко нагнулась к девочке, поправляя сбившуюся на спине кофточку, сказала с горестным вздохом, обращенным ко мне:

— Ей так хочется видеть в вас своего папу!..

Слова молодой мамы почему-то смутили меня. Наверное, от смущения я подхватил девочку, взвизгнувшую от восторга, высоко поднял над собой. Играя, я подкидывал её с еще не испытанным, но вдруг пробившимся отцовским чувством, возбужденно хохотал, откинувшись на спинку скамьи. И в самую эту минуту увидел: от толпы в радостном порыве, отделилась девушка, похожая и не похожая на ту Анюту, что была там, на луговине, в простеньком платьице, с оголенными коленками, с которой так простодушно мы целовались.