Джеффри Арчер - Дети судьбы

Оба они не обращали никакого внимания на Джимми, который, не в силах сдержать своей радости, прыгал на месте.

— Я думаю, вы знакомы с моим вице-председателем, сэр, — ответил Флетчер.

Мать Ната, кажется, была одной из немногих, кого не разочаровало поражение её сына. Она считала, что это даст ему возможность больше сосредоточиться на учёбе. Если бы Сьюзен Картрайт могла подсчитать, сколько Нат занимается, она бы перестала волноваться. Даже Тому трудно было оторвать Ната от книг больше, чем на несколько минут, если не считать ежедневной пятимильной пробежки. Даже когда он установил школьный стайерский рекорд, то позволил себе лишь два свободных часа, чтобы отпраздновать свою победу.

Сочельник, Рождество, Новый год не составляли исключения. Нат сидел у себя в комнате, зарывшись в книги. Его мать надеялась, что во время длинного уикенда в гостях у Тома он позволит себе передышку. Так и случилось. Нат сократил свои часы занятий до двух часов утром и ещё до двух часов днём. Том был благодарен Нату за то, что тот требовал от него такого же расписания, хотя и отклонил приглашение совершать с ним ежедневную пробежку. Ната забавляло, что он мог пробежать свои пять миль, ни на шаг не выбегая за пределы томова участка.

— Что, твоя новая возлюбленная? — спросил Нат за завтраком, когда его друг вскрыл только что полученное письмо.

— Твои бы слова да Богу в уши, — ответил Том. — Нет, это — от мистера Томпсона: он спрашивает, хочу ли я, чтобы мою кандидатуру рассмотрели на какую-нибудь роль в «Двенадцатой ночи».

— Ну, и ты хочешь?

— Нет, это — скорей по твоей части, чем по моей. Я по натуре режиссёр, а не исполнитель.

— Я бы записался на прослушивание, если бы был уверен, что меня примут в Йель, но я ещё даже не закончил своего выпускного сочинения.

— Я своего ещё даже не начинал, — признался Том.

— Какую тему ты выбрал? — спросил Нат.

— «Защита нижнего течения Миссисипи во время Гражданской войны», — ответил Том. — А ты?

— «Кларенс Дарроу [14] Кларенс Дарроу (1857–1938) — знаменитый американский адвокат, неоднократно защищавший профсоюзных деятелей и рабочих. и его влияние на профсоюзное движение».

— Да, я тоже обдумывал эту тему, но не был уверен, что сумею написать об этом пять тысяч слов. Ты, конечно, уже написал добрых десять тысяч.

— Нет, но я почти закончил первый набросок, и окончательный вариант будет готов к нашему возвращению в школу.

— Йель установил срок до февраля, так что тебе нужно подумать об участии в школьном спектакле. По крайней мере, пусть тебя прослушают. В конце концов, ты не обязан играть главную роль.

Намазывая хлеб маслом, Нат обдумал совет своего друга. Том, конечно, был прав, но Нат боялся, что это отвлечёт его от работы, которую он делал для поступления в Йельский университет. Он взглянул в окно на обширное поместье семьи Тома и подумал, как хорошо иметь родителей, которым не нужно беспокоиться о плате за обучение, о карманных деньгах и о том, найдёт ли их сын работу на время летних каникул.

— Вы хотите выбрать какую-то определенную роль, Нат? — спросил мистер Томпсон, оглядывая мальчика, у которого брюки всегда казались слишком короткими, ростом в шесть футов и два дюйма, с копной чёрных волос.

— Антонио или, возможно, Орсино, — ответил Нат.

— Вы прямо созданы для Орсино, — сказал мистер Томпсон. — Но я имел в виду на эту роль вашего друга Тома Рассела.

— Ну, на роль Мальволио я едва ли подойду, — сказал Нат со смешком.

— Нет, мой первый кандидат на роль Мальволио — Эллиот. — Мистер Томпсон, как и многие другие в Тафте, хотел, чтобы председателем ученического совета стал Нат. — Но, к сожалению, он не хочет играть в спектакле, так что, по правде говоря, вы, по-моему, больше всего подходите на роль Себастьяна.

Нат хотел возразить, хотя когда он впервые прочитал пьесу, он не мог не признать, что это — роль трудная и интересная. Однако она — очень длинная, и, чтобы её выучить, понадобится масса времени, не говоря уже о репетициях. Мистер Томпсон почувствовал, почему Нат колеблется.

— Я думаю, Нат, вас нужно подкупить.

— Подкупить, сэр?

— Да, мой мальчик. Видите ли, председатель приёмной комиссии в Йеле — мой старый друг. Мы вместе изучали древние языки в Принстоне, и каждый год он приезжает ко мне на какой-нибудь уикенд. В этом году я мог бы устроить, чтобы он приехал в те дни, когда пойдёт спектакль. Разумеется, если вы будете играть Себастьяна. — Нат промолчал. — О, я вижу, подкуп на вас, с вашими высокими моральными принципами, не действует; придётся мне опуститься до полной коррупции.

— Коррупции, сэр?

— Да, Нат, коррупции. Заметьте, в пьесе — три женские роли: прекрасная Оливия, ваш двойник Виола и склочная Мария, и все они влюблены в Себастьяна. — Нат всё ещё молчал. — И, — продолжал мистер Томпсон, выбрасывая последний козырь, — моя коллега в школе мисс Портер предложила мне в субботу взять туда с собой мальчика читать мужские роли во время прослушивания. О, я вижу, вы наконец заинтересовались.

— Ты веришь, что можно всю жизнь любить только одного человека? — спросила Энни.

— Если повезёт и найдёшь человека, который тебе действительно подходит, то почему нет? — ответил Флетчер.

— Боюсь, что когда ты осенью поступишь в Йель, тебя будет окружать множество умных и красивых женщин, и я по сравнению с ними поблекну.

— Ничего подобного, — сказал Флетчер; он сел рядом с ней на диван и обнял её за плечи. — Они быстро узнают, что я люблю кого-то другого, и когда ты поступишь в Вассар, они поймут, почему.

— Но это будет ещё через год, — сказала Энни, — и к тому времени…

— Шшш… Ты не заметила, что любой мужчина, с которым ты встречаешься, сразу же начинает ревновать тебя ко мне?

— Нет, не заметила, — честно ответила она.

Флетчер взглянул на девушку, в которую он влюбился, ещё когда у неё были ортодонтические скобы на зубах и плоская грудь. Но даже тогда он не мог не восхищаться её улыбкой, её чёрными волосами, унаследованными от ирландской бабушки, и голубыми глазами — напоминанием о шведских предках. А теперь, четыре года спустя, время добавило ей стройную фигуру и ноги, которые заставили Флетчера благодарить новую моду на мини-юбки.

— Ты знаешь, что половина девушек нашего класса — уже не девственницы? — спросила она.

— Да, Джимми мне говорил.

— А уж он-то знает. — Энни помедлила. — В будущем месяце мне стукнет семнадцать, а ты ни разу не предложил…

— Я думал об этом много раз, честное слово, — сказал Флетчер, и она подвинулась к нему, так что его рука коснулась её груди. — Но когда это случится, я хочу, чтобы это принесло радость нам обоим и чтобы не было никаких сожалений.