Зоран Живкович - Четвёртый круг

Они различали в этих вибрациях близость, даже родство с собственным психическим складом, правда, на уровне только недавно родившегося существа, что все вокруг себя переживает как игру. Это восприятие его детской, наивной природы, хоть и не вполне достоверное, наполняло их симпатией к нему, пониманием и снисходительностью к его шалостям и капризам в звездных масштабах, которые столь беспокоили и даже повергали в отчаяние другие расы.

Однако рыбоподобные существа быстро вырастали и прекращали играть, а Игрун с виду оставался тем же, не меняя своего простодушного нрава, или, быть может, так только казалось пловцам из огромного газового океана Большой Ноги из-за их совсем короткой жизни.

Хотя он существовал неизмеримо дольше всего их вида, и, вероятно, будет существовать здесь и после того, как они исчезнут, он им все же завидовал, — впрочем, как и всем остальным существам, которых встречал, с длинным и коротким сроком жизни, похожим на него и совсем иным, — из-за одного свойства, которым он не обладал или считал, что не обладал. Все остальные знали свое происхождение, многие догадывались и о своем предназначении в общем порядке вещей, пусть даже совсем неприметном, а у него в этих двух вопросах была полная неясность, темнота.

Он хорошо знал место, где осознал себя, так как оставался с ним в постоянной связи, но это пробуждение не могло быть и его рождением, потому что возле Черной Звезды никто никогда не рождался. Наоборот, там был конец всего. Все, что оказывалось вблизи нее, бесследно исчезало в неудержимо вращающейся огромной черной воронке, голод которой по мере поглощения любых форм энергии не утолялся, а только увеличивался.

Никто не знал, где находится брюхо ненасытного чудовища, сожравшего уже половину звезд галактического центра, с мирами вокруг и всеми существами, их населявшими, потому что дно чудовищной воронки было абсолютно недостижимо для любого наблюдения, отзываясь лишь беспредельной чернотой даже на самые настойчивые ощупывания любопытствующих пальцев снаружи.

Однако не все поддавалось этому непреодолимому притяжению темной бездны. На самом верхнем краю воронки находилось кольцо энергии огромного напряжения, существовавшее за счет постоянного поступления строительного материала, которым питалась Черная Звезда. Пока есть этот поток, кольцо не отправится по спирали конусообразной пасти к небытию на ее дне. Но пища однажды могла исчезнуть, а у кольца не было пути к отступлению.

Энергии, из которых кольцо было создано, меняли свою внутреннюю организацию в ритме пульсации Черной Звезды. Бесчисленные комбинации напряжения и частоты возникали и исчезали со скоростью, почти достигавшей конечной, исчерпывая спектр, который все же не бесконечен. В конце концов в какое-то мгновение этих немыслимо долгих метаморфоз сложилась та единственная комбинация, что возвысила естественное случайное сочетание физических свойств и взаимоотношений до состояния, которое на спокойных космических островах, далеких от темной воронки, обычно называют электронным сознанием.

Это сознание просуществовало всего несколько мгновений, прежде чем его сменила новая бессмысленная комбинация, но этого было достаточно для целого цикла роста и угасания, что присуще всякому интеллекту. Развитие сопровождалось осознанием собственной роковой участи — неразрывной связи с Черной Звездой и вероятной недолговечности.

Прежде чем началась фаза угасания, сознание кольца приняло решение. Само оно было не в состоянии вырваться из мощных объятий адской воронки, но все же могло индуцировать возмущение за пределы ее досягаемости. Кольцо напрягло волю, подняв свой энергетический потенциал до границы уничтожения, и стало существовать в форме незрелых сил, еще не перешедших критическую границу.

Но из-за недостатка времени формирование не было завершено. По ту сторону досягаемости Черной Звезды возник потомок сознания кольца, но само оно не дождалось его пробуждения из небытия, превратившись в новую бессмысленную комбинацию сил, и не успело передать ему свой опыт, определить цель, дать имя…

Таким образом, он был и Собирателем, и Пауком, и Существом, и Игруном, и ничем и никем из них. Безымянная сущность со множеством Прозвищ, но без происхождения, без родителей и определения. Любознательный и простодушный, как всякий ребенок, он принялся изучать мир вокруг, стараясь понять себя, идентифицировать. Это был неприятный опыт, так как творения, которых он встречал, сильно от него отличались. Редкие из них могли, как он, струиться между звездами, но это было лишь видимым сходством, потому что они по непонятной причине вообще не обладали разумом. Игрун пытался дать им знать о себе, совершая безумства, в результате которых погасло несколько звезд, а в целой ветви галактики произошли серьезные гравитационные возмущения.

Осознание того, что он существует, появлялось только у некоторых необычных крошечных обитателей миров, созданных из твердой энергии, — существ, настолько отличных от него и друг от друга, что они никак не могли быть ему сродни. К тому же эти карлики в основном воспринимали его сквозь череду неприятных ощущений, которые он не особенно разбирал, хотя и чувствовал некоторые нюансы между опасением, боязнью, страхом и ужасом. Когда он ощущал эти их дискомфортные состояния, он быстро убегал, поскольку сам был им подвержен, а это ему вовсе не нравилось.

Только один вид существ — те, что дали ему прозвище Игрун, — не боялся его, воспринимая его с симпатией, которая ему была приятна; она намекала на некие отношения, не испытанные им, но кажущиеся ему почему-то очень дорогими. И все же это были не родители, которых он искал, ибо кроме теплоты, с которой его принимали, они не могли дать ничего, а менее всего — цель существования, столь ему необходимую.

Он уже начал думать, что цель эта скрыта в той единственной точке многоликого окружающего пространства, которого он побаивался (хотя и черпал оттуда свою безграничную энергию), во все увеличивающейся Черной Звезде, перед расширением которой в панике отступали все остальные существа, которых он встречал. Желание постичь таинственную цель стало сильнее неопределенного страха перед зияющей темной воронкой, с которой нельзя было играть как с обычными звездами, и он, по всей вероятности, ринулся бы по спирали к черной сердцевине, но в последний момент почувствовал импульс.

Импульс этот был настолько слаб, что он вообще бы его не ощутил, если б не сеть, раскинутая между всеми семью звездами, среди которых он обитал. Импульс был прост, проще многих других, непрерывно осаждавших его со всех сторон как из непосредственной близости, так и от самых дальних пределов, докуда достигал его энергетический слух. Тем не менее сигнал отличался от всех прочих двумя важными признаками — определить его источник было невозможно, кроме того, импульс шел таким узконаправленным лучом, словно предназначался именно ему.