Салман Рушди - Ярость

Поклонение Глупышке отличалось одним удивительным свойством — всеохватностью. Мальчики обожали ее не меньше девочек, взрослые — даже сильнее, чем дети. Любовь к ней не знала никаких границ — ни языковых, ни расовых, ни классовых. Для своих поклонников она могла олицетворять и идеальную возлюбленную, и лучшую подругу, и предел мечтаний. Первая книга воспоминаний Глупышки проходила в «Амазоне» как нехудожественная . Возникшая было идея переместить ее вместе с последующими томами в мир вымысла вызвала яростное сопротивление и у читателей, и у персонала. Глупышка, возмущались они, уже давно не симулякр. Она реальное явление. Волшебная палочка коснулась ее, и она ожила.

Наблюдавшего за всем этим со стороны профессора Соланку переполнял ужас, чем дальше, тем сильнее. Творение его фантазии, дитя, в которое он вложил все лучшее, что было в нем самом, самые чистые свои устремления, на его глазах превращалось в монстра самого низкого пошиба, в звезду, увешенную пошлой мишурой, которую Соланка так ненавидел. Созданная им и уничтоженная Глупышка была исключительно умна, способна отстаивать свои взгляды в беседах с Эразмом Роттердамским и Шопенгауэром. Она была красива и остра на язык, но буквально купалась в море идей, жила жизнью разума. Новая версия Глупышки, над которой он давно уже не имел власти, обладала интеллектом среднестатистического шимпанзе. С каждым днем она все сильнее напоминала существо из микроверса игровой вселенной Марвел, параллельного мира развлечений: ее музыкальные клипы — да-да, теперь она пела и записывала альбомы — оставляли позади видео Мадонны, ее появление на модных премьерах затмевало решительно всех старлеток, когда-либо решившихся выйти на красную ковровую дорожку в откровенном наряде. Она сделалась персонажем компьютерных игр и девушкой с обложки, причем не стоит забывать, что это была — по крайней мере при появлении на публике во плоти — самая настоящая, живая женщина, чье лицо надежно упрятали под маску культовой куклы. Несмотря на это, многие претендентки в звезды сражались за эту роль. Их не смущало даже то, что фонд Глупышки — который, стремительно разросшись, вышел из-под контроля Би-би-си и превратился в самостоятельный, успешно развивающийся бизнес с годовым оборотом, готовым вот-вот перевалить за миллиардный рубеж, — настаивал на строжайшей конфиденциальности и имена женщин, даровавших Глупышке земную жизнь, никогда не разглашались. Вокруг ее фигуры множились слухи, европейские и американские папарацци, постоянно проводящие собственные расследования, то и дело заявляли, что та или иная часть Глупышкиного тела, с гордостью выставляемая напоказ, явно принадлежит такой-то актрисе или модели.

Поразительно, что эта трансформация в гламурную кошечку с латексной головой не отвратила от Глупышки ее прежних фанатов; напротив, к ее почитателям примкнула целая армия взрослых мужчин. Теперь Глупышку было просто не остановить; одну за другой она давала пресс-конференции, на которых заявляла то об открытии собственной кинокомпании, то о начале выпуска собственного журнала, сплошь состоящего из ее личных рекомендаций в части ухода за внешностью и правильного образа жизни, а также ее комментариев к последним культурным событиям. Телевизионная версия этого журнала транслировалась кабельным каналом на всю Америку. Готовилось ее бродвейское шоу, и Глупышка спорила со всеми ведущими игроками на музыкальном поле: дорогим Тимом, дорогим Элтоном, дорогим Камероном и, конечно же, дражайшим Эндрю; в ее ближайшие планы входили также съемки нового высокобюджетного фильма. Она не повторит ошибок наивной юности, времени танцев под бибоп; идея фильма «органическим образом» выросла из ее мемуаров, распроданных в миллиардах, нет, триллионах экземпляров. «Глупышка — это вам не какая-нибудь там „перчинка“ Барби, — заявляла она миру, с какого-то момента обзаведшись привычкой говорить о себе в третьем лице. — И этот новый фильм будет не только очень человечным, но и качественным на всем своем протяжении. Марти, Бобби, Бред, Гвинни, Мэг, Джулия, Том и Ник уже выразили желание сниматься в нем, а также Дженни, Паффи, Мэдди, Робби и Мик. Сдается мне, что сегодня все хотят Глупышку».

Этот стремительный взлет популярности Глупышки, естественно, породил множество домыслов и комментариев. Сначала ее поклонников по большей части высмеивали за их примитивное увлечение, но затем вмешались маститые искусствоведы, которые заговорили о давних традициях театра масок, зародившихся в Древней Греции и Японии. «Маска освобождает актера от нормальности, обыденности. Его тело обретает небывалую свободу. Маска диктует ему свою волю. Она играет». Даже после этого профессор Соланка продолжал держаться в стороне, отвечая отказом на любые приглашения обсудить вышедшее из-под его власти творение. Отказаться от денег он, однако, не смог. Положенные ему как автору отчисления продолжали исправно поступать на его банковский счет. Алчность склоняла к компромиссу, и это компромисс наложил печать молчания на его уста. Связанный контрактом, он не мог бранить курицу, несущую золотые яйца, а потому вынужден был держать свои мысли и чувства при себе, копить горькую желчь недовольства. С каждой новой публичной инициативой персонажа, некогда задуманного им с такой радостью и любовью, его бессильная ярость возрастала.

В журнале «Хелло!» Глупышка — получившая за это семизначную сумму — предлагала читателям заглянуть в самые укромные уголки своей загородной резиденции, величественного старинного особняка эпохи королевы Анны, расположенного неподалеку от имения принца Уэльского в графстве Глостер. Узнав об этом, Малик Соланка, некогда вдохновленный кукольными домами Рейксмузеума, был словно громом поражен бесстыдством последнего выверта. Значит, теперь огромные дома будут принадлежать нахальным куклам, в то время как большей части человечества суждено по-прежнему ютиться в лачугах?! Несправедливость такого развития событий — на его взгляд, это было духовное банкротство — глубоко встревожила профессора, и все же он, далеко не банкрот, держал рот на замке и продолжал получать грязные деньги. Десять лет Соланка нес неподъемную ношу, сгибался, как сказал бы в телефон «Арт Гарфанкел», под грудами дряни — отвращения к себе и ненависти к происходящему. Ярость нависла над ним гребенем волны с гравюры Хокусая. Глупышка, его преступное дитя, вдруг обернулась злобной великаншей, выступающей за все исключительно мерзкое для него и попирающей огромной ступней все высокие принципы, ради пропаганды которых Соланка некогда и создал ее, в том числе и те, которые исповедовал он сам.