Николай Иванов - «Операцию «Шторм» начать раньше

В эту осень на подведение итогов впервые вызвали и «афганцев» — Горелова и Заплатина.

Вызвали срочно — указание пришло вечером, а в Москву предписывалось явиться уже на следующий день. То ли Устинов долго раздумывал, то ли сам в последний момент получил команду представить советников, но в итоге Горелов вынужден был в 23 часа докладывать

Амину о своем убытии.

Амин, уставившись в одну точку, молча выслушал доклад главного военного советника. Можно было подумать, что он вообще не понял, о чем идет речь, — настолько отвлеченным казался его взгляд. Горелов же, замолчав, посмотрел на часы — скоро полночь, а надо еще собираться, сделать хоть какие то наброски, если вдруг предложат выступать. А Амин все сидел, смотрел и думал. Наконец поднял свою большую голову:

— Можно попросить вас об одном одолжении?

— Конечно, — удивился Лев Николаевич: Амин — и что то просит.

— Я попрошу вас передать мое личное письмо Леониду Ильичу Брежневу, — медленно, словно еще раздумывая, говорить Горелову это или нет, и вообще, решиться на это самому или не стоит, начал Амин. — Я давно прошу о встрече с ним. Но, видимо, мои письма и просьбы до него по моим каналам не доходят.

— Хорошо, товарищ Амин, я выполню вашу просьбу, — ответил Горелов, хотя не был уверен, правильно ли поступает. Впрочем, это личная просьба Амина он просто доложит о ней послу и

Иванову, пусть уже они делают выводы.

— Счастливого полета, — подал руку Амин.

— А… письмо? — спросил Горелов. — Вылет то рано утром.

— Письмо будет вручено вам позже.

Неприятно попадать в жернова непонятных историй. Рядом что то крутится, вертится — а куда, зачем? Шестеренки вон тоже вращаются в разные стороны, а тем не менее концентрируют силу ради чего то одного, размышлял Горелов, возвращаясь от Амина. А какой вал, какой пласт придет в движение после получения письма? Может, Пузанов сумеет проанализировать это хотя бы в силу своей большей информированности? Хотя Амин как раз и дал понять, что именно дипломатическим каналам он не доверяет. Что же, промолчать, сделать вид, что разговора о письме не было? По мужски, по джентльменски, в конечном счете так и надо сделать. Но когда дело касается двух стран, это джентльменство может вылезти еще неизвестно каким боком. К тому же здесь он представляет интересы своей страны, а за нее решать поручено здесь только одному человеку — послу.

— Александр Михайлович? Извините, если разбудил, это Горелов. Час назад я докладывал

Амину о своем отъезде, и тот попросил меня передать его личное послание Брежневу.

— Где письмо?

— Пока нет, сказали, отдадут после.

— Доложите Иванову.

Иванов, Иванов… На этой фамилии, видать, не только Россия держится, но уже и Афганистан…

— Где письмо? — повторил посла даже в интонации, немного растерянной, обеспокоенной, представитель КГБ.

— Вручат позже. Когда — не знаю.

Необходимое послесловие. Письмо передаст Экбаль. Дождавшись, когда Горелов и Заплатин поднимутся на трап самолета, он догонит их и подаст конверт Заплатину:

— Василий Петрович, прочтите, кому это, — попросит он.

— «Лично Леониду Ильичу Брежневу от Хафизуллы Амина». Понял, — ответит он, зная от

Горелова о просьбе. — А печатей то сколько наставил.

Экбаль ничего не ответит, сбежит по трапу. За Гореловым и Заплатиным закроется дверь самолета.

По прибытии в Москву Горелов будет вызван на доклад к Огаркову, и Лев Николаевич передаст письмо начальнику Генерального штаба. Амину так и доложит при возвращении:

— Товарищ Амин, я далек от Леонида Ильича, но письмо передал лично начальнику

Генерального штаба маршалу Огаркову.

Амин кивнет, хотя и не станет скрывать неудовольствия такой цепочкой.

Начало ноября 1979 года. Москва — Казань — Чита.

Письмо Брежневу состояло всего из двух пунктов. Амин просил встречи с ним в любое время и в любом месте, и вторая настоятельная просьба — заменить посла, прислать к нему человека, который не был бы связан ни с даудовским режимом, ни с Тараки, ни с КГБ, ни с МВД, Первую просьбу Брежнев отмел сразу: ждать искренности от человека, убившего своего учителя, пустившего под расстрел собственную партию в угоду личных амбиций, не приходилось. Просто же смотреть, как он будет выкручиваться, оправдываться, а в конце концов просить все, что только можно, — самолеты, бензин, кровати, подушки, гвозди? Нет уж, пусть знает свое место. Пусть чувствует что прощения за Тараки нет и не будет.

Другое дело — знать каждый шаг Амина. Пока он не доверяет никому из советников, кто работал рядом с Даудом и Тараки. Да и какое может быть доверие и какая может быть информация у того же Пузанова, если Амин на пресс конферещии на весь мир заявил, что считает советского посла причастным к перестрелке с Тараки во Дворце 14 сентября. Конечно, работы здесь никакой не будет, посла надо менять. А заодно и главного военного советника, в этой области. Амин должен быть по крайней мере хотя бы предсказуем. Так что замена посла и советника сразу поможет убить двух зайцев: и на письмо вроде бы отреагировать, и свое дело сделать.

— Да, нам надо быстрее определиться с Амином, — прочитав послание, произнес и Громыко. — А чтобы люди быстрее вошли в курс дела, видимо, нужно подыскать мусульман, знающих традиции, обычаи, нравы Востока. Это значительно сократит для них время вхождения в обстановку.

МИД — с одной стороны, Генеральный штаб — с другой открыли свои картотеки. Вскоре мидовцами был назван свой кандидат — первый секретарь Татарского обкома партии Табеев

Фикрет Ахмеджанович. На дипломатической службе никогда не был, но опыт в этой области немалый: много лет подряд возглавлял все наши дружественные делегации, отправляемые в страны Азии и Африки.

Суслов, ознакомившись с личным делом первого секретаря, позвонил в Казань. И уже на следующий день Табеев получал в неприметной на первый взгляд пристройке рядом со

Спасскими воротами пропуск в Кремль.

— Обстановка в Афганистане сложная, Фикрет Ахмеджанович, — покашливая, говорил Суслов. — И именно поэтому, с одной стороны, выбор пал на вас. К тому же вы не просто видный партийный работник, хорошо знающий тот регион, но и человек, до этого никак не связанный с

КГБ и МВД.

Увидев удивленный взгляд Табеева, покачал головой: да да, именно так. Но пояснить не успел: вошла с подносом, накрытым салфеткой, девушка, поставила его на журнальный столик. Суслов пригласил будущего посла в кресло, первым опустил в стакан с чаем кружок лимона.

— Да, Амин просит к себе именно такого посла. Если боитесь… — здесь Табеев усмехнулся, и

Суслов поправился: — Если есть какая то причина не ехать, то будем считать, что разговора этого не было, мы вас поймем.