Ирина Лобановская - Мужской стриптиз

Утром он подождал ее на выходе, поторопившись, чтобы не ушла. Зина вышла спокойная, в дорогом блестящем плаще с капюшоном и, ничуть не удивившись Андрею, остановилась перед ним. Они стояли несколько минут молча, улыбаясь друг другу.

- Поедем? - просто сказал Андрей.

Он видел, что Зина колеблется. И не понимал, что ее сдерживает: у таких женщин не бывает серьезных мотивов для отказа. Но у Зины они, очевидно, имелись. Какие? Андрей всю голову изломал в поисках ответа. Он ждал, напряженно и мучительно, как не ждал в своей жизни никого, даже Маринки. Просто там все было иначе. С каждой начинается по-своему, хотя кончается все всегда одинаково.

Да, Зина здорово колебалась. Казалось: еще секунда - и Зинуша кивнет. Схватить машину - минутное дело. Возле клуба утром всегда полно. Но Зиночка покачала головой. Нет?! Почему нет? Скажи мне, почему?!

Она не прошептала ни слова, грустно, неловко прошла мимо и махнула рукой водителю...

Что она ответит ему сегодня? Впрочем, Андрей не собирается ее на этот раз ни о чем спрашивать. Тимофей заявил, что она уведет Андрея сама.

Ладненько, посмотрим...

"Есть только миг, за него и держись..."

...Ему по-прежнему снились танцы, свет над паркетом... Звучала музыка, пристально и настороженно смотрел Степан, ласково и нежно улыбалась Аллочка Чеботарева... Все так, как бывало когда-то... Очень давно... В прошлом веке и тысячелетии. О которых давно пора забыть.

Он часто вставал ночью и включал магнитолу. И вдвоем с Маринкой или в одиночестве слушал и слушал без конца. Не слишком музыкально грамотная Марина иногда осторожно спрашивала:

- Это "A-?a" или "Duran Duran"?

- Это "Animals", - тихо отзывался Андрей. - Теперь ты знаешь все...

Мелодии бередили душу и до предела, до слез натягивали и без того раздраженные нервы. Но ему требовалась музыка и только музыка, еще и еще, бесконечно, постоянно... Огромная коллекция дисков и кассет непрерывно пополнялась.

В темноте, под звуки оркестров и пение рок-групп, он осторожно поворачивал к себе Маринкино лицо. Маринка снова тихо плакала. Любовь под музыку у них никак не выходила.

Он любил свой клуб. Презирал, ненавидел, чурался. Стыдился и любил. Особенно когда зал стоял еще пустой, полутемный, готовый к вечернему визиту чумовых, богатеньких, ветреных посетительниц. Кабак, застывший в неистовом ожидании и нетерпении, словно в предвкушении восхитительных тайн и волшебных призраков.

В эти минуты Андрей в одиночестве частенько садился прямо на пол, между столиками, в проходе, и надолго застывал. Его никто никогда не трогал и не теребил. Знали: этого делать нельзя. Да и Тимофей запретил раз и навсегда. Прохиндейский народец верно и свято исполнял желания и просьбы приятелей и коллег и ценил настоящую дружбу.

Правда, Тимошка порой раздражался от непонимания и бесполезных попыток угадать истину. И однажды тоже шлепнулся на пол, собираясь завязать диалог.

- Чего тебе надобно, старче? Опять размечтался? Все наперекосяк! Выслушай очередной крик моей души: нельзя ничего найти там, где ничего нет и быть не может! Ты вдругорядь подзабыл, где находишься? Оглянись вокруг! Бардак и бардак! С тобой вечно и смех и грех! Ты всегда чересчур старался жить! Вроде Степки! Старался танцевать, старался любить, старался страдать! Фигня все это, Андрюха! Наша мудрая жизня очень не любит, просто не выносит ни старателей, ни страдателей, а ты из их породы! Породы дурной и вредной! Для себя и для окружающих! Но для себя прежде всего! Крик моей души закончился. Чего молчишь?

- Тебе нравится так думать? - вяло отозвался Андрей. - Пожалуйста... На здоровье...

На продолжение очередной философской дискуссии он оказался не способен. Зачем измышлять ненужные слова? Кроме того, Тимофей прав, во многом прав, почти во всем... Искать здесь, тем более, самого себя, смешно и нелепо.

- А как я тебе в роли сказителя? - не хотел сдаваться упрямый Тимоша. - Простой русский парень! Ты сам посуди, что разэтакого интересного может быть в сказках? Какую ни открой, одна и та же обязаловка с первой строки до последней: отправился ненароком Иван-дуралей-богатырь на битву, срубил по случаю в честном бою восемь голов Змею-Горынычу и повез их, как доказательства молодецкой удали и доблести, любимой мамане в деревню. Да по дороге невзначай прихватил в жены Василису Прекрасную. Или там Марью Моревну. Которая, конечно, целиком из лебединого пуха и обязательно дышала "духами и туманами". И все дела. Проблемы к ногтю!

- Ради чего ты плетешь несусветную дребедень? - скучно поинтересовался Андрей.

- А ты заради чего грезишь без перерывов? - живо спросил Тим. - Дурман у тебя в башке мечтательный! Хочу его навсегда развеять заодно со смутными видениями прекрасных незнакомок!

- Понято! - буркнул Андрей. - В следующий раз захвати с собой сборник сказок и былин! Потолще! И стихи не забудь! Вслух читать будем!

Ну да: эти недолгие мгновения наедине с пустым, темным залом - настоящие глупости. И все не так, как надо. Андрей никогда не обладал хорошей фантазией, придумывать никаких историй и сюжетов не умел и порой завидовал тем, кто мог легко и свободно плести завлекательные байки. И воображение Литвиненко идет слишком банальным путем: рисует неясный, едва различимый облик той непонятной, которая вдруг появится - и сломает обыденность. Пошлую, вульгарную, нечистую... Кондовую и открыто признанную. Бойко заявляющую о себе.

Великий танцор и стриптизер до сих пор нуждался в таинствах и сюрпризах, как ребенок, которому в детстве их недодали, которому не хватило на долю загадок и чудес. И теперь - неловко, неумело, бездарно - пытался вернуть недополученное раньше. Смотрел в зал остановившимися, потерянными глазами и ждал: сейчас, вот сейчас что-то произойдет, что-то случится... Он любил сказки. Поэтому ему так нравилось слушать книги в Лизином пересказе. Пусть бы рассказывала и дальше...

Но судьба ничего отдавать и возвращать не спешила. Да и вообще, разве можно быть уверенным в том, что тебе чего-то не хватило на долю? А может, именно тебе как раз сильно передали, здорово, через край, отвалили, вполне отмерили, по полной катушке, и жаловаться на звезды ты не вправе...

Андрей неподвижно сидел на полу. Странными, нелепыми изваяниями торчали белоснежные крахмальные пирамиды салфеток на столах. Слабо горели, исчезая в бокалах, пятнышки тусклого, давно уставшего, истомленного бесконечностью света. Неподвижные стулья, нетронутые тарелки и ножи. Тишина... Все ждут. Кого? И зачем?..

...У Тимошки чересчур много баб. Но всех не перетрахаешь... И нельзя объять необъятное... Бледнолицый брат мой... Прохвост... Отбеленный рекламной тетей Асей... Ты слишком широко размахнулся, без удержу бойчил и шустрил по углам и закоулкам, чтобы теперь вдруг споткнуться на ровном месте возле Зиночки...