Вильям Козлов - Солнце на стене

— Никанор Иванович, не помешало бы со мной посоветоваться, — обиженно сказал Тихомиров.

— А ты что, возражаешь?

— Нет, почему же… Но…

— Вот и прекрасно, — сказал Ремнев.

— А кого же вместо Карцева? — спросил Венька.

Мамонт посмотрел на него, ухмыльнулся.

— Думаю, ты против второй кандидатуры тоже не будешь возражать… Вместо Алексея бригадиром будет Андрей Ястребов.

Это был удар в самое сердце. Венька стал медленно багроветь: сначала шея, подбородок, скулы и, наконец, щеки и лоб. Он смотрел на Ремнева и молчал. Я его понимал: бывают минуты, когда трудно вымолвить слово.

Сеня Биркин взглянул на меня и улыбнулся. У меня даже мелькнула нелепая мысль: уж не знал ли об этом Сеня раньше?

— Подождите, — зашевелился на стуле редактор, — а как же статья?

— Какая статья? — спросил Мамонт. И голос у него был такой удивленный, что все невольно заулыбались. Все, кроме редактора и Тихомирова.

— Та самая, ради которой мы сегодня собрались, — сказал редактор.

— Почитайте, Никанор Иванович. — Матрос протянул вчетверо сложенную газету.

— Ах, эта? — сказал Мамонт. — Как же, читал, читал… Хлестко написана, ничего не скажешь!

— В статье высказаны серьезные упреки в адрес товарища Ястребова, — сказал редактор.

— Упреки-то серьезные, а статья, по-моему, несерьезная… — сказал Ремнев. — Не разобрался Тихомиров… Он еще молодой начальник… Ну, допустил ошибку, если это, конечно, ошибка. А вот вам, Петр Сидорович, редактору многотиражной газеты, опытному товарищу, следовало бы посоветоваться, прежде чем печатать статью…

— Никанор Иванович, товарищ Тихомиров не случайный автор… Он ведь и раньше печатался в нашей газете.

— Я думаю, Петр Сидорович, придется все-таки тебе дать опровержение… Так, мол, и так, дорогие читатели, напечатали непроверенный материал, замарали хорошего рабочего. Ну и — как там дальше? — виновные будут наказаны… Не мне тебя учить, Петр Сидорович, сам знаешь, как это делается.

— Товарищи, вы свободны, — спохватился Тихомиров. Он посчитал, что весь этот разговор нам совсем не обязательно слушать.

Уже выходя из красного уголка, мы услышали бас Мамонта:

— Какого черта ты, Тихомиров, устраиваешь эти дурацкие представления? Как будто людям после работы делать нечего…

Было холодно, и дул ветер. Дежурный по вокзалу, вышедший встречать товарняк, кутался в шинель. На перроне пустынно. Продавщицы надели под белые халаты ватные телогрейки и, сразу располневшие и неповоротливые, стояли за прилавками.

Волосы топорщились от пронизывающего ветра, я поднял воротник плаща. Пора надевать кепку. Обычно я до заморозков ходил простоволосым. Но нынешняя осень была на удивление холодной.

О чем бы я ни думал, рано или поздно на ум снова и снова приходила Оля. Всякий раз, дотрагиваясь до ручки двери общежития, я верил в чудо: вхожу в комнату — а там Оля… Я открывал дверь и видел Сашку, который тоже грустил. Но ему легче, у него гитара. И потом, когда Сашка грустит, он поет веселые песни. Но когда веселые песни поются грустным голосом, на душе становится еще беспросветнее.

Я радовался, когда Сашка вешал на стену гитару и уходил. Он не говорил куда, а я не спрашивал.

Спустившись с виадука, я увидел Володьку Биндо. Он часто после работы околачивался у вокзала. Биндо стоял спиной ко мне с каким-то незнакомым парнем.

Вот он обернулся и, увидев меня, осклабился.

— Мы тут ворон считаем…

— Кто это? — спросил его приятель.

Биндо что-то негромко ответил. Парень не очень приветливо посмотрел на меня и отвернулся.

— Я думал, ты меня продашь с этим инструментом, — сказал Биндо и подошел ко мне.

— Как обстановка в цехе, изменилась? — спросил я.

— Нормально… А мастер, дубина, по глазам вижу, знает, что это я спрятал инструмент, но ничего, на горло не наступает…

— Кончай травить, — подал голос его приятель.

— Этот красивенький… Дима обидел меня, — сказал Володька. — Пришел в цех и вернул ножик… Я же ему, дурачку, от чистого сердца… Раз, говорит, украл инструмент — не возьму, и баста! Я ж пошутил, говорю, а не украл! А он сует мне назад…

— Такой уж у него характер.

Володька достал из кармана складень, нажал защелку, и лезвие, блеснув, выскочило.

— Такую штуку нигде не купишь… — сказал он.

Я кивнул ему и пошел дальше. Биндо догнал и протянул нож.

— Подарок от Володьки Биндо…

Он смотрел на меня своими светлыми глазами и, как всегда, насмешливо улыбался. Но я почувствовал, что, если откажусь, Володька мне этого никогда не простит. Да и с какой стати отказываться? Я взял нож, полюбовался и положил в карман.

— Спасибо, — сказал я. — Мне очень нравится этот нож.

Парень с любопытством смотрел на нас. Увидев, что я положил нож в карман, он недовольно пробурчал:

— Я ж тебе, скотина, за него пятерку давал! А ты какому-то…

— Дай с человеком поговорить! — оборвал Биндо. — Помнишь, насчет арматурного цеха мы с тобой толковали? Ты ведь теперь бригадир…

— А что?

— Я не жалуюсь, ребята ко мне в механическом нормально относятся, не наступают на пятки. И филин… ну, этот мастер, не зыркает, как раньше.

— А ты сомневался.

— Этот…

— Красивенький, — подсказал я.

— Правильный такой парнишка… Салажонок! Он толковал насчет вашего цеха… Говорит, хорошие токари требуются.

— Я могу поговорить с начальником, — сказал я.

— У меня ведь пятый разряд.

— Такие токари на дороге не валяются, — сказал я.

— Ты идешь или нет? — ежась на ветру, позвал парень.

— Кореш мой старинный, — сказал Володька. И, сунув мне руку, ушел.

В нашем окне свет. Занавеска задернута. А вдруг она там… Я подхожу к окну и заглядываю: на койке, опустив голову, сидит Шуруп и лениво перебирает струны гитары.

Я стою у толстой белой колонны кинотеатра «Спутник» и жду Олю. Здание пединститута напротив. Я слышал, как прозвенел в институтских коридорах последний звонок. Лекции закончились. Высокая коричневая дверь то и дело хлопает под могучим напором ветра. Парни и девушки с разноцветными сумками и папками выходят на улицу. У одного из студентов полосатой птицей выпорхнул шарф и, взлетев в воздух, зацепился за ветви тополя. Парень положил на землю портфель и полез на дерево.

А вот и Оля… Ветер набросился на ее прическу, разлохматил. Она подошла к автобусной остановке.

Я встал сзади. Оля меня не видела. Вот так, будто совсем незнакомые люди, мы стояли неподалеку друг от друга.

На скамейке сидели два парнишки лет по семнадцати.

Один из них подмигнул другому и негромко сказал:

— Учись, как надо действовать… Сейчас закадрю!

Он поднялся, обеими руками поправил на голове серую кепчонку и расхлябанным шагом подошел к Оле. Ветер дул в ту сторону, и я не расслышал, что он сказал и что ему ответила Оля. Парень потоптался возле нее и со смущенной физиономией вернулся на место.