Геннадий Андреев - Братья

— Хорошего мало услышишь, Старики погибли, еще в сорок втором, в Новочеркасске. От голода наверно, точно я так и не смог установить. Эвакуироваться наотрез отказались: ты же знаешь, им советская власть хуже горькой редьки казалась. Алеша под Сталинградом погиб: танковым соединением командовал и в танке сгорел. Владимир три раза ранен был, но выдержал, здоровьем только слаб. В Ростове работает. Семья у него в целости, как и моя.

— И Алеша погиб? — Камышов помолчал. — Это, брат, тяжело. Это, это… — не находил он слова и горестно покачал головой. — Я почему-то его только живым представлял. И привык к мысли, что он должен был живым остаться… Я часто думал о вас, и так примирился: ну, старикам заварухи этой не перенести — и похоронил их мысленно. Ты — ловкий, так и думал, что вывернешься, с твоей специальностью, да еще в партийных кругах. А вот за Алексея и Владимира болел. Но как-то так решил, что Алеша перенесет, молодой. А оно по-другому получилось.

Налив стопки, Камышов поднял свою и рассматривал водку на свет.

— Мало ты хорошего рассказал. Что ж, выпьем за погибших. В голове мутится: скольких покосила война, столько мучений принесла — и всё без толку.

Выпив водку, Антон поставил стопку на стол и исподлобья посмотрел на брата:

— Ну, не совсем без толку. Для нас толк есть.

— Это для кого же для вас? — недоверчиво покосился Камышов.

— Для Советского Союза, конечно, — Антон смотрел насмешливо и словно свысока.

— Гм… В чем же толк? В голодовке прошлого- года, в «укреплении колхозов», в «переходе от социализма к коммунизму»? Или в том, что концлагерей стало больше, а людей поменьше?

— Сел на своего конька и поехал, — усмехнулся Антон.

— Можешь не перечислять: это я лучше тебя знаю. Бери выше: половина Европы у нас в руках, на Востоке дела в нашу пользу и мы сила, могущая во весь рост ставить свои условия. А завтра — диктовать будем. Понятно, в нем толк?

— Чего же не понять, азбука не хитрая: жми, дави людишек, чтобы из них сок пошёл. Заводи всемирный колхоз — яснее ясного!

Антон засмеялся:

— А у тебя старая азбука: свобода, равенство, братство, мир и любовь на земле? Всё еще в бабушкины сказки веришь?

— Допустим, что так, — уклонился от ответа Камышов. — Но вы-то ведь тоже этими сказками козыряете? Других-то не имеете?

— Сказки, друг, существуют для наивных простаков, — заметил Антон. — Без них не обойдешься. А верить в них и действовать по ним могут только политические импотенты. И неизменно с проигрышем.

— По каким же сказкам вы действуете, можно осведомиться? — спросил Камышов. — И вообще, во имя чего, зачем? Зачем вы мир в ловушку загоняете? Неужто — всё-таки ради «рая земного», ради коммунизма? Так в эту сказку ты и сам не веришь!

Антон встал, прошелся по комнате, постучал папиросой по крышке портсигара, лицо его замкнулось и поскучнело.

— Напрасный разговор затеваешь, Костя. Всё равно мы с тобой не сговоримся, значит, и говорить нечего.

— Как же напрасный? — возразил Камышов. — Надо же понять, чем вы теперь живете. Не люди, не народ, а вот вы, управители, погонялы. Не шутка: мир трещит, а ты — напрасно!

— А ты все в печальниках мира состоишь? Тебе больше всех надо? — усмехнулся Антон. Закурив папиросу, он продолжал: — Мир… А если: он лучшего не заслуживает, твой мир?

— Гм, это занятно. Что же, презрение ко всему и ко всем? И потому — гни его в бараний рог?

— Не презрение, а учет реального положения. Мир твой сам просится, чтобы его к рукам прибрали.

— Это каким же образом?

— А таким… Ты, Костя, неисправим. Как — в детстве: а зачем? А почему, для чего?.. Ладно, будем говорить, только, будь добр, поменьше жалких слов, — уже нетерпеливо продолжал Антон. — Ты оговоришь: рабство, миру грозим. А ты подумал, него он хочет, твой мир? Не стоит он, как завороженный, перед нами, и втайне, где-то в потаенном углу сознания, не ждет нас? Ведь он лжет, сам себя обманывает, когда протестует, потому что втайне сам нас ждет и ни на что больше надежды не имеет. Он уже наш, вот, в руках у нас, потому что ему жить нечем, верить не во что. Откуда у него настоящая воля появится? Кто ему веру даст, кто дальше поведет, кто научит? Демократия твоя? Он и нам может не верить, противиться, но раз у него другой веры нет — всё равно ему конец! Пройдет сквозь огонь и воду, переплавится, перегорит — что-то новое получится. В этом и программа вся.

— Новое — коммунизм? — спросил Камышов.

— А, марксизм, ленинизм, коммунизм — тоже жалкие слова! — махнул рукой Антон. — Дело не в них, а в том, что старым больше жить нельзя, а новое, по вечному правилу, рождается из крови и огня. Наше дело — торопить его приход а какое оно будет, дьявол его знает, но будет — не по бабушкиным сказкам и жалким словам.

— Ты не допускаешь, что новое может появиться более мирным путем, без твоих «крови и огня»?

— Чепуха! — отрезал Антон. Он ходил по комнате и непрерывно курил. — Без нас было бы гниение, а не мирный путь. Ты возьми такой пример: если бы не было нас, то-есть «угрозы коммунизма», выдумали бы американцы план Маршалла? Проводили бы они у себя социальные реформы, помогали бы отстающим странам? Нет ж еще раз нет. Мы их заставляем шевелиться, — не важно, каким путем, важно то, что без нас гони сгнили бы. Вот тебе и прогрессивная роль коммунизма: так или иначе, но мы заставляем мир переделываться.

— По разному можно заставлять. В жизни острых углов и без вас хватает, и сама жизнь заставляет в конце концов к новому переходить. Новое, старое — в этом ли дело? А то, что человечеству нужно, и без вашего участия появилось бы, как говорят, нормальным путем…

— Ничего не появилось бы, — перебил Антон. — Осталась бы розовая водица, бордель, а не новое.

— А вы что создаете?

— Хаос. А из него новые формы возникнут. Новое из хаоса появляется, а не из борделя, в этом вся разница…

— Я же и говорю, что хаос разный бывает — заметил Камышов. — Ты говоришь, воли нет, в разброде мир? Хаос воли и Может создать огонь воли — за ним и вера появится. А твой хаос в лучшем случае кончится войной: общим крахом.

— Тоже чепуха, — отмахнулся Антон. — Войны, какую вы себе представляете, не будет: она нам не нужна. А демократия твоя на нее не решится: для войны нужно кровь в жилах иметь. Мы без войны обойдемся: Азию к рукам приберем — демократы твои сами на, поклон прибегут, чтобы торговлишку с ними завести. Что у них, кроме торговли, осталось? Раз нет у них веры ни: в Бога, ни в дьявола, что им защищать? Шкуру свою? Она не дорого стоит. Ничего не поможет: лет через пять и Европу заберем. Тогда Америку на замок запрем: пусть преет в собственном соку. Мы её одним фактом своего существования заставим так перемениться, что она тем же, что и мы, станет. — Замолчав, Антон остановился у шкафа и исподлобья посмотрел на брата. Зеркало отражало его широкую сильную спину. — Ну, что скажешь?