Джойс Оутс - Одержимые

Вдруг Сибил стало дурно. Она быстро вышла, закрыла дверь в свою комнату и осталась в темноте, готовая заплакать.

Значит, вот как все было. Дешевый маленький секрет — пьянство, пьяная дурь, за фасадом «трагедии».

С присущим ей тактом тетя Лора не постучала в дверь Сибил, а оставила ее в покое на всю ночь.

Только когда Сибил улеглась в постель, и в доме погасли огни, она вспомнила, что забыла рассказать тете про господина Старра, он просто выпал из головы. А деньги, которые он вложил ей в руку, лежали в ящичке шкафа, аккуратно сложенные под нижним бельем, словно спрятанные…

Сибил виновато подумала, что может рассказать все завтра.

Примостившись напротив Сибил Блейк, неистово рисуя ее, господин Старр говорил быстрым восторженным голосом:

— Да, да, именно так! Да! Ваше лицо, поднятое к солнцу, словно распустившийся цветок! Только так! — Потом, немного помолчав, продолжал: — Есть всего два или три вечных вопроса, Блейк, которые, как прибой, бесконечно повторяются: «Зачем мы здесь? Откуда пришли? И куда идем?» Существует ли в мироздании причина или только шанс? Эти вопросы художник отображает в образах, которые знает. Милое дитя, хорошо бы, вы рассказали о себе. Хотя бы немного.

После ночи в ней словно произошла какая-то перемена, появилась какая-то новая решимость. На следующее утро у Сибил осталось мало сомнений относительно позирования для господина Старра. Казалось, что они давно знали друг друга. Сибил была уверена, что господин Старр не был ни сексуальным маньяком, ни даже обыкновенным сумасшедшим. Она подсмотрела его наброски, быстрые, натруженные и грязные, но сходство было схвачено. Его сбивчивая болтовня действовала успокаивающе, гипнотически, как прибой, и больше не раздражала, потому что в основном он разговаривал не с ней, а для нее, и отвечать было необязательно. В какой-то момент господин Старр напомнил Сибил тетю Лору, когда она пускалась в повествование об очередном смешном случае в Медицинском центре Гленкоу. Тетя Лора была более занимательна, а господин Старр более идеалистичен.

Его оптимизм, может и простоватый, был именно оптимистичен.

Для сегодняшнего сеанса господин Старр отвел Сибил в дальний угол парка, где их никто не беспокоил. Он попросил ее снять с головы ленту, сесть на скамейку, откинув голову с полузакрытыми глазами, и поднять лицо к солнцу. Поначалу поза показалась не совсем удобной, но потом, убаюканная шумом прибоя и монологом господина Старра, Сибил почувствовала себя странно спокойной, как бы плывущей.

Да, ночью в ней действительно что-то изменилось. Она не могла постичь ни размеры, ни горечь этого. Она заснула, тихо плача, а проснулась с чувством… чего? Ранимости, вроде бы. Или желающая быть такой. Или воспрянувшая. Как распустившийся цветок.

В то утро Сибил снова забыла рассказать тете Лоре про господина Старра и про деньги, что она заработала, — такая солидная сумма, и так мало усилий! Она поежилась, представив, как отреагировала бы ее тетка, ибо она не доверяла незнакомцам, а в особенности мужчинам… Сибил надеялась, что если она расскажет тете Лоре вечером или завтра утром, то постарается убедить ее, что в господине Старре было что-то доброе, доверительное и почти детское. Над ним можно было смеяться, но, вместе с тем, смех был как-то неуместен.

И, хотя он выглядел мужчиной средних лет, создавалось впечатление, что очень долго он был где-то изолирован, защищен, находясь вне взрослого мира. Невинный, сам по себе и ранимый.

Сегодня он снова предложил Сибил предварительную плату, а Сибил снова отказалась. Ей бы не хотелось говорить господину Старру, что, если он заплатит заранее, она может соблазниться и сократить сеансы еще больше.

Неуверенно господин Старр сказал:

— Блейк? Вы можете рассказать мне… — Здесь он замолчал, словно формулируя случайно пришедшее ему в голову вдохновенное понятие, — о своей матери?

До этого Сибил не обращала особенного внимания на господина Старра. Теперь же она открыла глаза и прямо посмотрела на него.

Возможно, господин Старр не был слишком древним, как она думала, то есть не такой старый, каким изображал себя. У него было интересное лицо, странно-шероховатое — кожа как наждачная бумага, — очень болезненное, бледное. Над левым глазом на лбу маленький шрам, в форме вопроса. А может, это родимое пятно? Или, менее романтично, кожный дефект? Может, его шершавая, колючая кожа была результатом прыщей в детстве и ничего больше.

Его неуверенная улыбка обнажала крепкие влажные зубы.

Сегодня господин Старр был без головного убора, и его тонкие, блестящие, невозможно-серебристые волосы взъерошил ветер. На нем была простая, не поддающаяся описанию одежда: рубашка слишком велика, жакет цвета хаки с засученными рукавами. Наконец Сибил могла разглядеть сквозь темные стекла очков его глаза. Они были маленькие, глубоко посаженные, умные, блестящие, под глазами мешки и тени, словно синяки.

Сибил содрогнулась, прямо глядя в его глаза, как в чужую душу, когда она не ждет этого.

Сибил глотнула и медленно произнесла:

— Моя мама… не живая.

Странный способ говорить! Почему не сказать прямо, нормальными словами: моя мама умерла.

Долгие тяжелые минуты. Слова Сибил повисли в воздухе, как будто господин Старр, обескураженный своей собственной ошибкой, не хотел слышать.

Извиняясь, он быстро сказал:

— О, понимаю, очень сожалею.

Сибил позировала на солнце. Очарованная его лучами, прибоем, голосом господина Старра, теперь она словно очнулась ото сна, о котором не подозревала. Она почувствовала, будто до нее дотронулись, толкнули и разбудили. Она видела перевернутый рисунок господина Старра, который он сделал с нее, видела его уголь, застывший над бумагой в позе досады. Она засмеялась, вытерла глаза и добавила:

— Это случилось очень давно. Я об этом не думаю, на самом деле.

Выражение лица господина Старра было усталое и вопросительное. Он поинтересовался:

— Значит… вы… живете… с отцом?

Слова, казалось, произносились насильно.

— Нет. И мне не хочется больше говорить об этом, господин Старр, если вы не против.

Сибил говорила с мольбой, но с решительной интонацией.

— Тогда не будем! Не будем! Конечно нет! — быстро согласился господин Старр и снова набросился на рисование, его лицо исказилось от сосредоточенности.

Таким образом, остаток сеанса прошел в молчании.

Снова, как только Сибил проявила признаки беспокойства, господин Старр объявил, что готов закончить сеанс, он не хотел изнурять ее или себя.

Сибил потерла шею, которая слегка болела, вытянула руки и ноги. Кожа у нее не то обгорала, не то обветрилась, а глаза резало, будто она смотрела прямо на солнце. Или она плакала? Она не могла вспомнить.