Филип Рот - Призрак уходит

ОН: Так, значит, это обожание — любовь не только к вам, но и ко всей вашей жизни?

ОНА: Да, моя биография для него что-то волшебное. И все, что он говорит мне, — сплошной гимн любви. Одеваясь и раздеваясь, я всегда чувствую себя за стеклом, к которому он приник с другой стороны.

ОН: Линии тела завораживают не меньше, чем качели.

ОНА: Когда свет в спальне падает на меня сзади, он поет бесконечные гимны линиям силуэта. А когда я в одних трусиках варю утром кофе на кухне и он подходит ко мне со спины, чтобы подержаться за груди и ласково прикусить мочку уха, то всегда декламирует Китса: «Есть вздох для „да“ и вздох для „нет“ / И еще один: „Это невыносимо“. / Что же делать — остаться? бежать от них? / О нет, раздели это сладкое яблоко на двоих».

ОН: Если Билли может цитировать по памяти любовную лирику Китса, это, конечно, делает его редчайшим представителем своего поколения.

ОНА: Да. Он таков и есть. Цитирует Китса страницами.

Он: А его письма цитирует? Не знакомил со строчками из последнего письма Китса? Тот написал его, когда был на пять лет моложе вас и очень тяжело болен. А всего через несколько месяцев скончался. «Все время чувствую, что моя настоящая жизнь прошла, — писал он. — И сейчас длится посмертное существование».

ОНА: Я незнакома с его письмами. А что касается посмертного существования, мне этого еще не понять.

ОН: Скажите, а где жена берет силы, чтобы выдерживать такое мужнино обожание?

ОНА (с мягким смехом): О, я умею с этим справляться.

ОН: Вас окружает сексуальное внимание. И все-таки вы подавлены и беспокойны.

ОНА: Наша жизнь полна сексом. Но часто для одного из партнеров секс не так увлекателен, как для другого. Хотя вначале бывает иначе.

ОН: Да, помню.

ОНА: Когда у вас была последняя связь с женщиной?

ОН: Когда вы были дебютанткой.

ОНА: Но ведь трудно так долго жить без романа! Неужели все это время у вас вообще не было секса?

ОН: Не было.

ОНА: Вам было трудно с этим справляться?

ОН: На каком-то этапе все трудно.

ОНА: Но это трудно особенно.

(Их голоса звучат теперь совсем слабо, едва различимые в шуме машин, проезжающих за окном.)

ОН: Да, это было в разряде особенно трудного.

ОНА: Но почему? Я знаю, что вы живете в глуши, почти в вакууме, но должны ж быть… вы говорили, неподалеку есть колледж. Я знаю, сколько вам лет, но там, безусловно, есть девушки, которые читали ваши книги и были бы рады откликнуться. Так почему? Почему вы решили отказаться не только от жизни в городе, но и от этого?

ОН: Не я отказывался от этого. Это отказалось от меня.

ОНА: Не понимаю.

ОН: И не поймете.

ОНА: Да, не пойму, если вы не расскажете. Может быть, передумаете и не откажетесь еще и от разговоров?

ОН: Продумываю этот вариант. И поэтому все еще с вами.

ОНА: Что ж… мне лестно. А если и в самом деле вы столько времени прожили в одиночестве, то особенно лестно.

ОН: Джейми. Джейми Логан. Джейми Хэлли Логан. Вы владеете языками, Джейми?

ОНА: Посредственно.

ОН: Но по-английски говорите хорошо. Мне нравится ваш техасский акцент.

ОНА (со смехом): Приехав в Гарвард, я немало потрудилась, чтобы избавиться от техасского акцента.

ОН: Правда?

ОНА: Да. Я старалась.

ОН: Мне кажется, естественнее было бы его обыгрывать.

ОНА: Нет, это было сродни желанию никому не рассказывать о своем дебютантстве. Сродни желанию молчать о членстве в загородном клубе, который посещают оба Джорджа Буша.

ОН: Но он все же чувствуется.

ОНА: А я прикладываю усилия, чтобы этого не было. Пользуюсь им только в шутку. Приехав в Гарвард, я говорила «привеет», но быстро от этого отучилась.

ОН: Жаль.

ОНА: Но ведь я никого не знала, мне было всего восемнадцать. Я вошла в холл Уигглсуорта, все ко мне повернулись, и когда я сказала: «Всеем привеет», они сочли меня жуткой провинциалкой. Больше я уже никогда так не говорила. На фоне основной массы тамошних первокурсниц я была очень наивной. На фоне тех, кто окончил подготовительные школы Манхэттена, действительно была провинциалкой. И очень пугалась. Если теперь акцент проскальзывает, это связано с тем, что я вся на нервах. Возможно, сегодня он слышен отчетливее. Когда я нервничаю, он всплывает на поверхность.

ОН: Вы ловите все оттенки. И всему находите объяснение.

ОНА: Я знаю себя. Неплохо. Так мне кажется.

ОН: Это три утверждения. Я знаю себя. Неплохо. Так мне кажется.

ОНА: А знаете, кто пользуется этим методом? Конрад.

ОН: Вы говорите о триадах.

ОНА: Да, о триадах Конрада. Вы на них обращали внимание? (Протягивает руку к стеклянному кофейному столику и вытаскивает из-под какого-то журнала книгу в бумажной обложке.) «Теневая черта». Поскольку вы о ней упомянули, я пошла в «Барнс и Ноубл» и купила. Вы абсолютно точно процитировали тот кусок. Какая у вас отличная память!

ОН: Только на книги. А вы всё схватываете на лету.

ОНА: Послушайте вот это! Все ощущения построены на триадах. Страница тридцать пятая. Герой впервые в жизни получил капитанский патент и находится в эйфории. «Я поплыл вниз по лестнице. Я выплыл из величественных казенных дверей. Я поплыл дальше». Страница сорок седьмая. он по-прежнему в вихре восторга. «Я думал об этом еще не виденном мной моем корабле. Это и радовало, и дразнило, и захватывало». Страница пятьдесят третья, описание моря. «Безмерность, в которой царит покой, в которой расплываются воспоминания, в которой тонут мысли о жизни». Конрад постоянно пользуется этим приемом, особенно ближе к концу. Страница сто тридцать первая: «Но я скажу вам, капитан Джайлс, что я чувствую. Я чувствую себя старым. И, наверное, так и есть». Страница сто тридцатая: «Он был похож на страшное, искусно сработанное пугало, поставленное на корме отмеченного смертью судна, чтобы отпугивать морских птиц от мертвых тел». Страница сто двадцать девятая: «Жизнь — эта полная опасностей, тяжкая жизнь — казалась ему несомненным благом, и забота о себе поглощала его целиком». Страница сто двадцать пятая: «Мистер Берне заломил руки и неожиданно выкрикнул». Первое: «Но как ввести судно в гавань, сэр, ведь у вас нет людей!» Следующий абзац — второе: «И мне нечего было ответить». Затем третье: «Но спустя часов сорок это было сделано». И потом — новый круг. На той же странице сто двадцать пятой. «Никогда не забуду эту последнюю ночь, темную, ветреную и звездную. Я вел корабль». Еще несколько предложений — и абзац, который начинается словами: «А я вел корабль…»

(Все это, включая чтение Конрада, — флирт.)

ОН: Прочтите его целиком.

ОНА: «А я вел корабль, слишком усталый, чтобы тревожиться, слишком усталый, чтобы думать связно. Были моменты, когда я чувствовал мрачный восторг, но потом сердце падало при мысли о кубрике на другом конце темной палубы, полном страдающих лихорадкой людей, кое-кто из которых умирал. По моей вине. Но это неважно. Угрызения подождут. Сейчас я должен вести корабль». Я могла бы читать и дальше. (Откладывает книгу.) Мне нравится читать вам вслух. Билли не любит, когда ему читают.