Филип Рот - Призрак уходит

Он теперь шел передо мной, пятясь и тыча мне в грудь фотокопией рукописи. Я молча остановился, опустив руки по швам. Молчание было бы изначально самым правильным ответом. А кроме того, в сотый раз сказал я себе, самым правильным было бы вовсе не уезжать из дома. Я отсутствовал долгие годы, выстроил укрепления, оберегающие мою работу от любых посторонних вмешательств, отгородился слоями предосторожностей, и вот я стою, скрестив взгляд с этими бешено сверкающими серыми красивыми глазами. Фанатик литературы. Еще один. Как я, как Лонофф, как все, чьи самые яркие страсти отданы книгам. Почему не воспитанный Билли Давидофф решил написать биографию Лоноффа? Почему хамоватый и взрывной Климан не может стать мягким Билли, а мягкий Билли — хамоватым и взрывным Климаном, и почему Джейми Логан должна быть с ними, а не со мной? Почему мне суждено было заболеть раком простаты? Получать письма, угрожающие смертью? Почему сила уходит так неожиданно и так быстро? О нестерпимость желания превратить то, что есть, в то, чего нет — нет нигде, кроме этой страницы!

Внезапно его возбуждение достигло пика, но вместо того чтоб метнуть рукопись мне в голову — к чему я уже приготовился и даже поднял руки, чтобы защитить лицо, — он швырнул ее наземь, на нью-йоркский тротуар, мне под ноги и пустился бежать через улицу, не обращая внимания на поток машин, которые — я был бы счастлив это увидеть — грозили вот-вот сбить с ног и сокрушить этого яростного претендента на роль биографа.

Вернувшись в отель, сменив пропитанную мочой прокладку и вымыв руки, я набрал номер Эми. Мне нужно было узнать, каким образом рукопись оказалась у Климана. Сейчас она была в моей комнате. Подождав, пока Климан скроется из виду, я поднял ее с тротуара и унес с собой. Что еще я мог сделать? Читать ее мне не хотелось. Я отказывался и дальше участвовать в этом безумии. Хватит с меня безумий, пережитых в те времена, когда я был молодым, ясномыслящим и куда более сообразительным и жизнерадостным. Теперь я не хотел ни узнавать, как Лонофф описал себя, сестру и связавшие их несчастные обстоятельства, ни дальше отыскивать аргументы в пользу того, во что верил по-прежнему, а именно в вымышленность всех этих обстоятельств. Неважно, что он восхищал меня в дни моих первых писательских проб, неважно, что всего несколько дней назад я пошел и купил его книги, хотя они и стояли у меня целые десятилетия; теперь я хотел только одного: отделаться и от рукописи, и от Ричарда Климана — от всего, что с ним связано, а для меня неприемлемо и враждебно всему, к чему я отношусь серьезно. Пусть все его настойчивые усилия и выглядели как игра, как беззаботная, дерзкая эквилибристика легкомысленного мальчишки, изображающего способности и призвание к литературе, он все равно представлял для меня угрозу, ничуть не меньше, чем для Лоноффа. Я понимал, что, если не откажусь от борьбы с этим пройдохой, с его целями, с питавшими его амбициями, живучестью, злостью, цепкостью, то, безусловно, буду обречен на поражение. А значит, мне нужно переговорить с Эми, передать ей оказавшуюся у меня фотокопию рукописи, позвонить Джейми и Билли и сообщить им об отмене нашей договоренности, а потом — не заходя к урологу — сразу уехать из Нью-Йорка. Во мне не было сил, которыми восхищался Климан, во всяком случае сил для любых новых попыток. Урологу, как и мне, не дано изменить ничего. Более сорока лет я оставался писателем, выпускавшим книгу за книгой, но теперь всё: запас энергии исчерпан. Исчерпана и способность к самозащите: это стало понятно, когда я не смог придумать иного способа уберечь себя, кроме единственного — немед ленного исчезновения. Я не сумел бы помешать этому парню, даже если б увез Эми в Беркшир и выставил у ее дверей сторожа.

Так же бессилен я буду помешать ему, если, покончив с Лоноффом, он обратит свой энтузиазм на меня. Кто защитит историю моей жизни от Климана, когда я умру? И не окажется ли жизнеописание Лоноффа пробным камнем на пути к моей биографии? В каком «инцесте» Климан уличит меня? Как докажет, что я тоже не образец высокой морали? Мой великий невероятный секрет. Разумеется, он отыщется. И не один. Как это все-таки поразительно, что мастерство и достижения, сколь бы значительны они ни были, в конце концов приводят к такому вот инквизиторскому расследованию! Человек, владеющий словом, отдавший всю жизнь сочинительству, после смерти сразу же исчезает, а если остается в памяти, то в качестве персонажа придуманной о нем истории, в которой скрытая, неприглядная сторона его жизни обнажена и описана с бесцеремонной однозначностью, бестактностью, напором, пристальнейшим вниманием к наиболее деликатным нравственным коллизиям и обильным их смакованием.

Итак, на очереди я. Почему мне потребовалось столько времени, чтобы понять настолько очевидное? Если только не допустить, что я все время понимал это.

Телефон Эми не отвечал. Я позвонил Билли и Джейми. После первого же сигнала включился автоответчик. Я сказал: «Говорит Натан Цукерман. Я звоню из отеля. Мой номер…» Но тут взяла трубку Джейми.

Мне нужно было сразу дать отбой. Мне вообще не следовало звонить. Я должен был делать то и не должен был делать этого, а сейчас надо было поступить совсем иначе. Слыша звук ее голоса, я становился неуправляемым. Вместо того чтобы, приложив все силы, избавиться от мучительной жажды изменить неизменяемое, я сделал прямо противоположное: заговорил с ней так, словно был тем, кем уже не был, заговорил как человек, еще способный брать жизнь штурмом.

— Я хотел бы поговорить с вами, — сказал я.

— Да. Слушаю.

— Я хотел бы поговорить с вами у меня.

Повисла пауза. Я попытался справиться со всеми неуместными словами, которые настойчиво подсказывало ставшее прежним и теперь не существующее «я».

— Боюсь, я не смогу.

— А я надеялся, что сможете.

— Это очень заманчиво, мистер Цукерман, но все-таки — нет.

Что мог сделать я, изможденное уже не , не обладая ни уверенностью, необходимой для обольщения, ни потенцией для осуществления желаемого? Что мог я сделать, чтобы она начала колебаться? При мне оставались только инстинкты: хотеть, умолять, получить. И неразумно нарастающее желание действовать. Наконец действовать!

— Приезжайте ко мне в отель.

— Я в полной растерянности. Совершенно не ожидала такого звонка.

— Я тоже.

— Но почему тогда вы звоните? — спросила она.

— Наш разговор наедине зародил во мне что-то новое.

— К сожалению, я не смогу соответствовать этому.

— Пожалуйста, приезжайте.

— Пожалуйста, перестаньте. Меня легко выбить из колеи. Вам кажется, что я всегда готова к поединку? Колючая Джейми? Агрессивная Джейми? А я если и в поединке, то только со своими нервами.