Михаил Берг - Рос и я
- Название:Рос и я
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:New England. Cambridge Arbour Press
- Год:2010
- ISBN:978-0-557-29590-6
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Михаил Берг - Рос и я краткое содержание
В этом романе Михаила Берга переосмыслены биографии знаменитых обэриутов Даниила Хармса и Александра Введенского. Роман давно включен во многие хрестоматии по современной русской литературе, но отдельным изданием выходит впервые.
Ирина Скоропанова: «Сквозь вызывающие смех ошибки, нелепости, противоречия, самые невероятные утверждения, которыми пестрит «монография Ф. Эрскина», просвечивает трагедия — трагедия художника в трагическом мире».
Рос и я - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Михаил Берг
Рос и я
Мне не приходилось досель встречать в каком-либо исследовании такой список одновременно и достаточно подробно исследуемых новейших литераторов — от классиков и старожилов до неведомых широкому читателю авторов. Теоретическая же часть книги с нынешней поры, представляется, станет непременным материалом для цитирования в последующих исследованиях, так как в своей неумолимой последовательности и четкой методологичности является просто пионерской. В такой полноте. последовательности и в приложении к специфическим чертам и обстоятельствам бытования отечественной литературы подобное исследование не имеет аналогов.
Д. А Пригов. ИтогиКнига принадлежит перу одного из самых рафинированных и эрудированных русских литераторов и писателей нашего времени, петербуржцу Михаил Бергу… За плечами Берга интеллектуальный андеграунд и притеснения. уготованные «диссидентам» старым режимом, однако он конструктивно-творчески усвоил культуру европейской широты, создав свою теоретическую и повествовательную модель в духе неомодернизма…
Витторио Страда. Согпеге dellа SегаБерг — не только писатель, он акгивный. неутомимый и необычайно разносторонний «деятель литературы». К литературе он относится очень весело и очень ответственно. Что еще надо? Талант? С этим тоже все в порядке.
Лев РубинштейнОтказавшись от архаичного и бессмысленного по сути идеологизирования. Берг сосредоточивает внимание на формальных поисках. Его проза виртуозна, стилистически изощренна, автор показывает себя блестящим учеником Набокова, и в своем творчестве он достигает такого мастерства, которому, возможно, решился бы позавидовать и сам учитель.
Евгений ГоллербахМихаил Берг — неколебимый рыцарь Слова в ржавых, намертво приросших к телу латах Русской Духовности, но с лазерным мечом постмодернизма в сильной руке.
Владимир СорокинФ. Эрскин (М. Берг) в романе «Рос и я» тоже играет литературными клише — цитирует, пародирует, имитирует Набокова, «чинарей», жанровые схемы антиутопии или фантазии о прошлом типа аксеновского «Острова Крыма». И, конечно же, обыгрывает модные эротические конструкции. Берг ироничнее и элитарнее Ерофеева. Два писателя как бы поделили между собой сферы интереса из эпатажной формулы Розанова о частной жизни: Ерофеев выбрал обывательское занятие, Эрскин более поэтическое. Цель его игры, похоже, критическая: воссоздать кухню современной прозы.
Елена Тихомирова, ЗнамяПрисуждение этому скромному труду Пулитцеровской премии за прошлый год и одновременно (а скорее всего, спровоцированное наградой) пристальное внимание к нему широкой публики, шумиха и неуместный ажиотаж вызвали во мне лишь удивление, и не слишком приятное. Поздно, слишком поздно мне верить в искренность и непредвзятость каких-то комитетов, премий или радоваться появлению неожиданного читателя, которого никогда не было и не должно было быть: да и нельзя забывать, где и когда я живу. Издатель из Принстона Вудро X. Вильсон, передавший мне (конечно, через третьи руки) любезное предложение взять на себя техническую сторону дела и, очевидно, лучше меня разбирающийся в издательской кухне, попытался в своем письме как-то объяснить причины происшедшего, но по существу не сумел выпутаться из придаточного типа «чтобы отдать наконец должное» и «понимая, что у них нет другого пристойного выхода, ибо». Последнее и навело меня на мысль, что почтенный г-н Вильсон разбирается в современной литературе не более, чем в истории гермафродитов или той обстановке, в которой мне приходилось писать мою работу. (В его послании есть изумительные ляпсусы, вроде утверждения, что «большевики угрюмы и носят медвежьи шкуры мехом наружу, а их женщины белокуры, мускулисты и испускают, — я цитирую дословно, — запах мускуса, когда сердятся».) Тем не менее именно цепь последовательных событий, начиная с заседания в последний четверг перед Рождеством комитета в Западной Вирджинии, и привела к необходимости второго (можно уже сказать, вильсоновского) издания моей работы, для которого меня и попросили написать данное предисловие, ибо первое, если можно так сказать, контрабандное издание из-за мизерности тиража разошлось мгновенно и неизвестно где. Я, по крайней мере, ни одного экземпляра не то что не имел, но даже не видел.
Но прежде всего удивляет другое: кому первому пришло в голову отнести мой сухой научный труд к разряду беллетристики, ведь беллетристического в нем меньше, чем в поваренной книге (кстати, последние, особенно издаваемые за свой счет словоохотливыми чудаками, бывают по крайней мере забавны). Но даже если кому-то из членов кружка имени Дж. Вашингтона-Бернса захотелось таким образом пошутить, то как удалось набрать в лотерейном барабане столько черных шаров, раз моя работа не только не художественна, но даже не оригинальна, — на это моего разумения не хватает.
Еще в предисловии к «контрабандному» изданию я описывал, как все началось. Не имея, по сути дела, никакого отношения к литературе, обладая амбициями, расположенными в другой области, и совершенно иной специальностью, девятнадцать лет назад я совершенно случайно наткнулся на неопубликованные документы, относящиеся к жизни одного совершенно забытого поэта, жившего — по странному совпадению — в доме, соседнем с местом моего предыдущего обитания (к этому дому-хамелеону на Надеждинской, сменившему только на моей памяти цвет стен четырежды, мы еще вернемся неоднократно). Я заинтересовался. И небрежно засунутая во второй снизу ящик письменного стола слепая ксерокопия, состоящая из трех листков со ржавой скрепкой сверху, неожиданно для меня положила начало неторопливой и долгой работе (от случая к случаю и только по настроению), в результате чего однажды, в очередной раз перебирая по просьбе Алисы накопленное, но еще не решив окончательно: будет ли ей разрешено проникнуть в светелку моих замыслов (должен сразу оговорить мое подчас неумеренное пристрастие к изысканным оборотам, но что делать — любитель остается любителем), — я понял, что обладаю уникальной коллекцией материалов не только по истории жизни упомянутого стихотворца, но и вообще обо всей межвоенной эпохе. Какая судьба ожидала все эти выписки из мемуаров, сотни, если не тысячи писем, фотографии дома Введенеевых в Харькове и Крыму, дневники людей, не имеющих никакого касательства к делу, и прочее, прочее, прочее? Скорее всего, как ни лелеял я про себя надежду издать когда-нибудь сухую и лаконичную биографическую справку с библиографическими комментариями, этой надежде, как ни прискорбно, вряд ли суждено было осуществиться (я представлял себе шелковичную куколку, все эти паутинки, усики, зачатки слюдяных отростков — я не силен в естествознании, — которым, очевидно, на роду было написано так и не стать прозрачными крыльями).
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: