Михаил Балбачан - Шахта

В изматывающих перебранках, под стук и дребезг машинок, в табачном чаду незаметно проходил час за часом, пока не раздался гнусавый рев нового гудка – подарка погорельцам от братьев по классу с соседней шахты. Это означало, что наступила полночь, и с ней – новые сутки, четвертые после пожара. Визг пил, рычание машин, крики людей – всё разом смолкло до шести утра. Слепко объявил перекур на десять минут и вышел на крыльцо, глубоко, с наслаждением вдыхая чистый воздух. На него с разбегу налетел некий Нанидзе, вроде бы один из прорабов.

– Где начальник? Где товарищ Бирюлев, я вас спрашиваю? – жутко вращая выпученными глазами, закричал он.

– Я за него. Что стряслось?

– Нельзя работу останавливать, вот что стряслось! Надо круглые сутки работать! Если сейчас остановить, не на шесть часов задержка выйдет, а на все десять! Прикажи, друг, рабочих опять на площадку позвать! Как человека тебя прошу. А не можешь, скажи, где начальник, я сам к нему пойду!

– Что я говорил? – победительно завизжал Абрамсон. – «Вокс попули»! Устами младенца! Ведь говорил же я вам? Видите теперь!

Слепко и сам уже понял, что прерывать работу на ночь было довольно глупо с его стороны.

– Молодец, кацо! Хорошо придумал. Вот только устали люди, весь день работали, как их сейчас опять на работу посылать? А других нет.

– Как это нет? Есть. Людей хватает, – пробасил один из участников ночного бдения, прежде помалкивавший, зато дымивший, как целое депо. – Людей уже класть некуда. А так они у нас хоть спать посменно будут. Давай, товарищ Слепко, распоряжайся!

Слепко распорядился. Через час стройплощадка забурлила вновь. Почти законченные к тому времени планы и графики потребовалось вновь переделывать, переправлять на трехсменку. Кипы отпечатанных листов отправились в корзины, машинисток сменили их невыспавшиеся товарки, и все пошло по новому кругу. Абрамсон, приколов к столу чистый ватманский лист, полностью забрал инициативу в свои руки. Теперь уже Евгений Семенович безуспешно пытался оспаривать те или иные пункты. Обнаружились богатые возможности еще большего запараллеливания технологических операций. Когда уже к утру сверстали но вый вариант, все бывшие в комнате вдруг замолчали, как бы разом поперхнувшись только что произнесенными кем-то словами. Даже злые и некрасивые от усталости машинистки пораскрывали рты. Слышно стало, как за стенкой один из проектировщиков плаксиво отчитывал другого.

– Надо бы перекурить, – пробормотал Абрамсон, – как хотите, товарищи, а быть этого не может!

– У меня вино хорошее есть, сейчас принесу, и сыр тоже есть! – с готовностью предложил Нанидзе.

– Не надо вина, давайте, кто там, самовар соорудите, что ли. Нет, Михал Исаич, не вижу я никакой ошибки. Впрочем, извольте, еще раз перепроверим, – просипел сорванным голосом Слепко.

Перепроверили. Ошибки действительно не обнаружилось. Приходилось признать, что при переходе на круглосуточный режим работы потребное на восстановление шахты время могло быть сокращено почти в три раза. Тем не менее кое-кто из присутствовавших полагал, что расчеты расчетами, а жизнь, она по-другому устроена, и надо сделать на это значительную поправку. Слепко тоже внутренне склонялся к чему-то подобному. Тогда Нанидзе, маленький, чернявый, похожий на выпавшего из гнезда грачонка, вцепился побелевшими пальцами в спинку стула, небрежно смахнул с лица непослушную вьющуюся прядь и начал вещать:

– Расчетам не верите? Ладно. Я сам не верю. А рабочему слову верите? А энтузиазму масс верите? Или – нэт?

«Вот, черт! – затосковал Евгений Семенович. – Не было печали…»

– Я тебе сейчас сделаю самую большую поправку, товарищ интеллигэнт, – это рабочий класс! Люди горят, люди готовы, а ты тут!.. – разорялся Нанидзе. Он схватил Абрамсона за ворот и тряс его как грушу.

– Да я как раз ничего, я как раз согласен… – хрипел тот.

– Что тут у вас происходит? – в дверях стоял, щурясь со сна, Бирюлев.

– А то происходит, что мы эту шахту за пять дней восстановим! Нэ веришь? За четыре дня! За три дня! Это я тебе говорю!

– Парень, ты больной? Евгений Семенович, объясни, наконец, что тут у тебя творится?

Ему объяснили. Двое прорабов, поздоровее, вытолкали Нанидзе за порог, угрожая бросить его в колодец, если сам не угомонится. Тот убежал в сторону стройплощадки, похоже, поднимать трудящиеся массы. Спор в штабе разгорелся по новой. В конце концов Бирюлев волевым решением постановил оставить новый график как есть, но увеличить общее время на три дня. Сделал он это исключительно для собственного душевного спокойствия, хотя ссылался на недостаточные сроки для затвердения раствора, а также на ненадежность смежников, особенно ремонтников. Иначе говоря, они решили восстановить шахту за семь суток, начиная с ноля часов текущего дня. Бирюлев приказал немедленно подобрать каждому прорабу по паре замов, а главное укрепить диспетчерскую, поставив туда начальником Абрамсона. Тот начал было спорить, но после того как ему пообещали персональный телефон из кабинета уехавшего Курнакова, смирился.

Бирюлев и Слепко остались вдвоем. Смотреть друг на друга не хотелось. Бирюлев курил. Слепко демонстративно распахнул дверь в коридор и сел, отвернувшись, прихлебывая давно остывший чай.

– Загнули мы с тобой Женька загогулину. Не собрать нам теперь костей. Грузин этот твой, чтоб ему…

– Я думал, он твой. Ничего, выкрутимся как-нибудь. Курнаков на две недели приказ привезет.

– Так-то оно так, а только боюсь я, эти твои бесчисленные бригады запутают все вконец! Такое начнется…

– Абрамсон, я тебе скажу, голова. Несмотря ни на что. Людей ему дадим. Хоть сто человек! Главное, материалы вовремя получить.

– Делов-то, – проворчал из-за двери Григорьянц. Он вошел, облаченный, по ночному времени, в редкостной красоты восточный халат, – вы неправильно понимаете проблему, дорогие товарищи начальники!

– Вот ты и объясни нам, дуракам, – насупился Бирюлев. Халат ему очень не понравился.

– Проблема в том, что строечка ваша уж больно вшивая. Только развернешься, и все уже кончится. Эх! Будут вам и материалы, и машины, все будет. Останется еще, – он зевнул и, мрачно шаркая шлепанцами, удалился к себе на чердак.

– Я вот чего не понимаю, – раздумчиво произнес Бирюлев, – если одна какая-нибудь задрипанная бригада сорвет сроки – у нас что, все застопорится? А если не одна?

– Во-первых, не все застопорится. Во-вторых, серьезных срывов быть не может. В-третьих, на каждом участке организуем аварийную команду. В-четвертых, отстающим будем продлевать смену, пока не выполнят норму. В-пятых, ты забыл про грузина и энтузиазм масс! В-шестых…

– Всё, всё, достаточно, сдаюсь! Грузин – это да. Это будет посильнее «Фауста» Гёте.